Выбрать главу

Однако крупная политическая организация не могла существовать без солидной финансовой базы. На помощь ей пришел… «Комите де форж», тот самый всесильный концерн крупнейших промышленников, который сотрудничал с немцами и до войны, и во время нее, и в период оккупации Франции. Правда, немцы несколько прижали «Комите де форж», в частности отняли у него контроль над химическим трестом, захватив пятьдесят один процент акций. Но они великодушно делились со своими французскими партнерами не только прибылью, но также сырьем и… французской рабочей силой. Французские промышленники получали от гитлеровцев и другие подачки, а со своей стороны позволяли им все глубже и глубже внедряться в экономику Франции.

На первом совещании военных и лидеров сопротивления в Париже де Голль возмущался, что за четыре года немцы так глубоко внедрились во французскую промышленность и финансы. Когда кто-то бросил реплику, что страшного в этом ничего нет, ибо теперь все немецкое автоматически станет французским, де Голль мрачно сообщил, что американцы требуют себе в качестве цены за «освобождение» Франции немецкую долю» во французской экономике. Генерал, правда, добавил, что американцы, помимо этого, хотят получить французский Дакар и французский Индо-Китай, не говоря об экономической эксплуатации всей французской Африки, но это уже не имело никакого отношения к немецким активам во Франции.

«Комите де форж», используя масонские ложи, установил контакт с руководством католического движения сопротивления. Это не трудно было сделать: председатель Национального комитета партии католиков Жорж Бидо, профессор истории и редактор католической газеты, был одним из давнишних лидеров французских масонов. «Комите де форж» посулил движению сопротивления финансовую помощь, и предложение промышленников было принято. Произошло это в феврале 1943 года, сразу же вслед за разгромом немцев у Сталинграда. Цинично откровенный представитель «Комите де форж» признался, что Сталинград развеял в пух и прах надежды французских промышленников на немецкую победу. Они стали искать «другую лошадь», чтобы сделать новую ставку.

Мне приходилось говорить с десятками людей самых различных партий и политических убеждений. Военные корреспонденты союзников пользовались тогда в Париже особым положением. При отсутствии официальных дипломатических представителей они были единственными информаторами о том, что происходит во французской столице, какие новые партии возникают, какие новые фигуры появляются на политической арене. Претенденты на руководство государственной жизнью в освобожденной Франции показали корреспондентам свой товар лицом, при этом они не жалели черной краски, а порой и просто дегтя, когда заходила речь об их противниках. Вечерами, записывая свои беседы и впечатления, стараясь разобраться в сложной внутриполитической обстановке Франции, я неизменно делал «поправку на оппозицию», то есть на отклонение от истины в суждениях моих собеседников.

Пожалуй, более сложной и интересной была фигура Жоржа Бидо, который был одновременно и глашатаем левых партий и доверенным лицом реакционных промышленников. Даже выйдя из подполья, Бидо не отказался от излюбленной масонами секретности: он вылезал под свет «юпитеров» очень неохотно, избегал публичности, старался выражаться так, чтобы каждый мог понимать его высказывания, как ему хотелось. Правые находили в речах Бидо обещание твердого порядка, левые — прокламирование реформ.

Среди социалистов было несколько лиц, вызывавших интерес: Ориоль, Филипп, Мейер и, конечно, Блюм. У всех у них, кроме Мейера, было богатое прошлое, у всех у них, включая Мейера, отмечался крен вправо с большой дозой беспринципного карьеризма. Они старались цепляться за свое прошлое, хотя оно было весьма сомнительным. Блюм, например, выдумал знаменитое «невмешательство» в испанскую гражданскую войну, которое позволило Гитлеру и Муссолини сначала задушить испанскую республику, а затем раздавить Францию.

В один из суматошных дней мы завернули в редакцию «Юманите». Она разместилась в конфискованном помещении реакционной газеты «Пти паризьен». В кабинете шеф-редактора нас принял Марсель Кашен. Вскоре там собралась группа видных деятелей компартии и коммунистической прессы: главный редактор «Юманите» Коньо, сумевший в годы оккупации устроиться под самым носом немцев и продолжать патриотическую деятельность; внешнеполитический редактор Маньян, бывший каменщик, ставший одним из видных французских публицистов; депутат от Парижа Ралан. Коньо предложил спуститься вниз, в «красный уголок». Там мы нашли стол, покрытый типографской рулонной бумагой и уставленный шампанским. Кашен провозгласил первый тост за Советскую Армию, за мужественный русский народ. Мы ответили тостом за славный Париж, за коммунистов, которые не позволили реакционерам и немецким агентам запятнать славу великого города позорным соглашением с немцами и подняли Париж на баррикады.