Тем временем Монтгомери, в соответствии со своим «планом Шлиффена наизнанку», подгонял правый фланг союзников, который теперь упрямо поворачивал на север. Прокладывая ему дорогу, союзная авиация беспощадно бомбила французские города, расположенные севернее Сены и Марны, — Суассон, Лаон, Сен-Кантен, Вервен, Мондидье, Перон и многострадальный Камбрэ. Между тем, усердие тяжелых бомбардировщиков было напрасным: немцы, вопреки опасениям Монтгомери, вообще не пытались оказывать сопротивление его правому флангу. Они отступали через северную Францию в Бельгию, а оттуда — к границам Германии, очищая одновременно центральную и южную Францию. Отступление, как обычно, прикрывалось второсортными войсками. Однако отход был организован так хорошо, что на протяжении первой половины своего пути расчетливые немцы ухитрились не растерять ни свои обозы, ни солдат арьергарда. Лишь после того, как союзники, осмыслив, наконец, маневр противника, бросились за ним в погоню, немцы побежали, руководствуясь принципом: «Спасайся кто может». На всем пространстве северной и центральной Франции только изредка, случайно и непроизвольно вспыхивали отдельные перестрелки: их завязывали обычно лишь небольшие группы солдат или отдельные бойцы.
В течение недели, пока английские танки шли от берегов Сены до канала Альберта в Бельгии, мы двигались в авангарде 2-й британской армии. Часто вместе с первыми танками въезжали мы в освобождаемые города. И это объяснялось отнюдь не нашей храбростью, а полным отсутствием риска. Мы видели все с неопровержимой отчетливостью.
По пути от Вернона до Бовэ нельзя было обнаружить никаких следов войны. Перед нами развертывались в пленительной панораме отлогие холмы и долины Пикардии с убранными полями, освещенными ярким, но не греющим солнцем. От них веяло миром. Вокруг — тишина и безлюдье. В Бовэ, занятом день назад, не оказалось никого, кроме военной полиции, которая расхаживала среди старых пустырей, поросших буйной травой, — следы немецкого наступления 1940 года.
По старым, изрытым мостовым Амьена, расположенного в просторной долине Соммы, еще громыхали танки, пылили грузовики. Город более походил на кладбище или каменоломню, нежели на крупный населенный пункт, — так много в нем было развалин. За последние тридцать лет его разрушали трижды: в 1914 году, в 1940 и в 1944 годах. Следы прошлых войн вставали на всем пути от Аменьена до бельгийской границы: то развалины, как в Аррасе и Камбрэ, то колоссальная башня на голом поле, построенная в память шестидесяти тысяч канадцев, погибших осенью 1917 года, то гигантские кладбища, хранящие останки четырехсот тысяч британских солдат, павших в прошлую мировую войну. Попадались изредка и совсем свежие следы: взорванные мосты через Сомму и Уазу, куча развалин в тесной балке, окруженной высокими холмами, — еще совсем недавно здесь был город Дуллан.
Мы догнали авангард танковой дивизии перед Аррасом. Город, за который дважды в истории шли долгие и упорные бои — в 1914 и 1940 годах, — на сей раз был занят без выстрела танковой ротой. На окраине Арраса мы встретили командующего 2-й британской армией генерала Демпси. Его закрытая машина, сбившись с пути, кружила по переулкам. Мы следовали за ним. Попав, наконец, в тупик, мы остановились. Демпси обрадовался встрече с корреспондентами именно сейчас, в момент видимого успеха его армии. Разложив на кожухе своей машины карту, генерал стал объяснять обстановку. Он был так взволнован, что не мог сосредоточиться на чем-нибудь одном. Стараясь рассказать как можно больше, чтобы заставить нас почувствовать размер успеха, он перепрыгивал с предмета на предмет, преувеличивал роль своих отдельных дивизий.
— Это величайшая победа нынешней войны, — восторженно восклицал он, — может быть, величайшая победа в истории всех войн!
Генерал не стеснялся в выражениях, не скупился на краски. Он знал, что завтра же его слова будут набраны самым крупным шрифтом во всех английских газетах. И действительно, «прорыв» в северной Франции был раздут британской пропагандой до чудовищных размеров. Американцы, слушавшие Демпси, скептически улыбались. Они полагали, что немцы сами ушли с берегов Сены и Соммы из-за опасения, что танки 1-й американской армии, повернув от Парижа на север, могут отрезать им все пути отступления. Танки 1-й армии входили в южную Бельгию: система французских пограничных укреплений, которую немцы пытались, по слухам, повернуть лицом на запад, не задержала американцев. Перед ними открывалась равнина Бельгии, уходящая к самому морю.