Вот и кабинет. Старинная мебель мореного дуба. Мой взгляд скользнул по портьере, которая отгораживала место для отдыха от кабинета и которая, как мне показалось, слегка колыхнулась. Мое подозрение, похоже, перехватил товарищ О.
Бабрак, подняв трясущиеся руки, быстро приблизился ко мне и неожиданно распростер объятия и зарыдал горючими слезами.
— Шурави-шурави… Товарищ… — Он продолжал рыдать. Портьера снова колыхнулась, и снова мой взгляд, — но теперь уже значительно подчеркнуто, перехватил товарищ О.
— Шурави — шурави… Т-т-то-ва-рищ, — продолжал причитать глава государства.
— Он скорбит… Трагедия в Мазари-Шариф… Кандагар… Он очень скорбит, — пояснил мне товарищ О.
Бабрак, оторвавшись от меня, быстро взял со стола бутылку «смирновской» водки и, торопливо, разливая — мимо, на стол, на пол — наполнил три хрустальных фужера.
— Шурави-шурави, то-ва-рищ… — сует мне фужер в руку. — По-жа-луйста… Спа-сы-бо… Спа-сы-бо…
Думал ли я когда-нибудь, что стану участником такой постыдной сцены? Это сейчас, спустя годы, можно усмехаться, а тогда было все чертовски серьезно. Собрав в кулак волю и решимость, понимая, что рискую, возможно, очень многим, я тем не менее твердо и внятно сказал товарищу О.:
— За все отвечаю я. Передай точно каждое мое слово: «Я, генерал армии Майоров, Главный военный советник в Демократической Республике Афганистан запрещаю Вам, Бабрак Кармаль, пить водку и настаиваю на том, чтобы Вы прекратили это делать сейчас же».
Товарищ О. побледнел, молчит.
— Я приказываю: передавай немедленно!
Товарищ О. по-прежнему молчит, как язык проглотил. Тогда я повторяю еще тверже:
— Переводи! Иначе я сейчас же доложу обо всем Юрию Владимировичу Андропову.
Товарищ О. начал что-то бормотать. Портьера снова колыхнулась. Теперь-то я почти наверняка знал, — интуиция мне подсказывала — там была Анахита…
Бабрак сверкнул глазами, сел, нахмурился.
— Шурави…шурави…
— А теперь быстро организуй крепкого чаю, — приказал я товарищу О.
Когда он вышел, Бабрак, глядя просительно мне в глаза, как-то ласково произнес:
— Спа-сы-бо… Пожалуйста… Спа-сы-бо… — И снова дрожащей рукой схватился за фужер.
— Нет!
— Да-да… Спасыбо…
— Не-ет! — выкрикнул я.
Вошел с подносом в руках товарищ О. На подносе стояли чашки и чайник.
Слава Аллаху: в те минуты я был хозяином положения. Бабрака надо было дожать, сломать в тот момент… Он хмурился, злился, но чай все же пил.
Выждав немного, я приказал товарищу О. снова перевести мои слова и четко, взвешивая каждое слово, чтобы смысл доходил до главы государства, я сказал:
— Товарищ Генеральный секретарь ЦК НДПД, Председатель Реввоенсовета Республики Афганистан, Вы знаете, во всех провинциях идет война. Страна в огне. Гибнут сотни и тысячи афганцев и советские солдаты…
Товарищ О. переводит, Бабрак кивает, приговаривая:
— Шурави-шурави… спасыбо… спасыбо…
И тогда, как обухом по его непротрезвевшей голове, я твердо сказал:
— А вы вот с ним вторую неделю… — переводи! — пьянствуете, никого не принимаете…
Бабрак вскочил, затопал ногами, закричал… У товарища О. посинели губы, руки его задрожали, и он взмолился:
— Прошу вас…
— Переводи дословно: если он, Бабрак Кармаль, не прекратит сегодня же пьянствовать, я немедленно доложу об этом Юрию Владимировичу Андропову, Дмитрию Федоровичу Устинову, и это дойдет и до Леонида Ильича. Переводи! И еще — но это уже для тебя — учти, что ты можешь отсюда вылететь и еще неизвестно, где приземлишься…
Бабрак все выслушал, потом помолчал, соображая что к чему, тяжело встав со стула, вплотную подошел ко мне, глаза его увлажнились.
— Шурави-шурави… Спасыбо, спасы-бо…
И снова объятия, тяжелые, тяжелые объятия, которые, однако, предвещали облегчение. Бабрак что-то сказал Осадчему. Тот перевел:
— Он спрашивает, что нужно делать. Он готов на все — ради Апрельской революции… Жизнь за нее отдаст… Все сделает, что рекомендуют ему товарищи Брежнев, Андропов, Устинов, Громыко…
— Переводи… Думаю, для начала ему надо завтра выступить по Кабульскому телевидению. Рассказать о положении дел в стране, об успехах вооруженной борьбы с душманами ради защиты революционных завоеваний. О дружбе с Советским Союзом и его армией. Товарищ Бабрак — опытный политик, революционер, глубокий теоретик, марксист-ленинец, он знает, о чем и как говорить своим соотечественникам.
Лицо Бабрака просветлело — кто не любит лесть?