— Поставьте в известность и определите задачи и действия моим заместителям.
— Будет сделано, — как всегда определенно и коротко отчеканил Черемных.
Близилось обеденное время. И вдруг массивная дверь кабинета отворилась и — без предварительного звонка, предупреждения, тем более моего приглашения, буквально нагрянули в мой кабинет взволнованные Табеев и Спольников.
— Александр Михайлович, поздравляем! Какая победа! Поздравляем! С вас причитается!
Я не любил и сейчас не люблю в отношениях между людьми эдакое фамильярное, наигранное ребячество. А тут еще передо мной были два человека, к которым я не испытывал особой симпатии. Да и они ко мне не испытывали тоже особой симпатии. Но не мог же я попросить их в тот момент выйти вон…
— Какая победа? — подчеркнуто холодно спросил я.
— Ну как же, — кипятился Табеев, — впервые в войска под Джелалабадом полетит товарищ Бабрак Кармаль!..
— В Москве очень довольны, ценят вашу находчивость, — более спокойно пробасил Спольников.
— Отметим? — возбужденно предложил Табеев, и я почему-то сразу представил, как хорошо, наверное, у него получалось это «отметим» на посту первого секретаря Татарского обкома КПСС.
— Отметим… — сказал я.
— По высшему разряду? — уточнил, обращаясь ко мне, Черемных. Он знал и хорошо понимал наши условности и на мой кивок головой ответил: — Есть!
С ним вышел и Бруниниекс. Табеев и Спольников одновременно достали из карманов по пачке «Мальборо».
— Разрешите? — спросил Спольников.
Ничего не говоря, я показал глазами на стену, где висели три таблички с надписью «не курить» — на русском, английском и французском языках.
— Вожу с собой еще с Египта, через Чехословакию, Прибалтику… Стоит ли нарушать такую давнюю традицию?
Гости кисло улыбнулись.
Вернулся Черемных, и вслед за ним вошли наши две официантки с подносами — чай, восточные сладости, орешки, фрукты. Сели мы за стол. Табеев и Спольников, вижу, хмурятся.
— И это у вас называется по первому разряду? — спросил посол.
— По высшему, — поправил его Черемных.
У меня в кабинете, как всегда, лежал Коран, издания Узбекской Академии Наук. Показав на него глазами, я спросил у Табеева:
— Вы же эту веру исповедуете?
Посол, чувствовалось, начал внутренне закипать. Выручил Спольников:
— Давайте лучше о деле. Сегодня в двадцать часов по телевидению выступает Бабрак Кармаль. А это — он подразумевал, конечно, водку — после парада победы…
— Ну, Витя, тогда и рубай компот!.. Он — жирный. То есть, простите, чай. — Эта деревянная шутка посла нас всех рассмешила, впрочем, каждого по-своему.
Договорились так: завтра Черемных с моим заместителем и помощниками вместе со Спольниковым в деталях разработают план действий в связи с проведением мероприятия в районе Джелалабада.
На том и разошлись по-дружески, карамельно, хоть привкус и остался кислый.
Я предупредил Самойленко и Черемных, что от наших посетителей в ближайшее время можно ждать пакостей. Им не даст покоя, что мне позвонили из Москвы и похвалили нас, в то время, как они оказались вроде бы ни при чем.
Мы сидели на вилле в мягких креслах в гостиной на первом этаже и ожидали выступления Бабрака по телевидению. Из «Сони» лилась чарующая восточная мелодия, успокаивающая и одновременно тревожащая… Со мной были Анна Васильевна, Владимир Петрович Черемных, Илмар Янович Бруниниекс и переводчик Костин.
Вот и диктор появилась, изрядно «наштукатуренная» косметикой, как у них водится среди эмансипированных восточных дам. Объявила обращение вождя к народу, и Костин начал переводить.
Бабрак на экране выглядел слишком хорошо, меня это даже насторожило: не двойник ли? Всматриваюсь, слушая Костина, который тем временем синхронно и толково переводит. Да нет… Вроде он… Подтянут, выбрит до синевы, в глазах — пламя (такого двойника не подберешь), умеренная жестикуляция.
— Нэт, нэ двойник, — словно прочел мои сомнения Илмар.
— Артикуляция и мимика — Бабрака Кармаля, — продолжил Кости — А глазищи-то, глазищи! Как спелая слива! — добавил Черемных.
Пять, десять, пятнадцать минут говорит Бабрак Кармаль.
— Саня, — тихо, чтобы не мешать переводчику, говорит мне жена, — есть в нем что-то от Насера…
Действительно, видно, никуда не деться мне и жене от прежних впечатлений. Смотрим на одного, а вспоминаем другого: слова, жесты, повадки…
— Что Гамаль, что Кармаль — один у них Аллах, — отвечаю я жене. — Потому и похожи друг на друга. И жестами, и разумом, и душой, и верностью Корану.