Та же самая пронырливость помогла Вильяму подружиться со словами. В Угарварде грамотность была не в почете, поскольку предполагалось, что тамошним выпускникам ручка понадобится лишь для того, чтобы написать свое имя (а этим искусством после трех-четырех лет обучения овладевали многие, если не все), и, пока шкафообразные форварды, которым предстояло стать как минимум местечковыми управителями или головами, усердно сопя, пытались научиться держать ручку так, чтобы не сломать ее, Вильям мирно коротал долгие дни за чтением того, что он сам пожелает.
Школу Вильям покинул с хорошим табелем успеваемости – обычное дело для ученика, лицо которого преподаватели вспоминают лишь с очень большим трудом. Но после этого у де Словва-старшего возникла проблема, что делать дальше со своим отпрыском.
Вильям был младшим сыном, а по традиции, таких посылают в какой-нибудь храм или еще куда-нибудь подальше, откуда они не могут нанести серьезного вреда. Но увлечение чтением уже принесло свои плоды. Вильям понял, что относится к молитве не иначе как к изощренному способу умиротворения природных бедствий.
Область земельного управления выглядела более привлекательно, но, по мнению Вильяма, земля в общем и целом неплохо управляла собой сама, без чьей-либо посторонней помощи. Он был полностью на стороне сельской местности – при условии, что она находилась по другую сторону окна.
Карьера военного его также не прельщала. Вильяму претило убивать людей, с которыми он даже не был знаком.
Зато ему нравилось читать и писать. Ему нравились слова. Слова не кричали, не издавали громких звуков, чего нельзя было сказать о членах его семьи. Они не требовали месить грязь в промозглую погоду. Не принуждали охотиться на безобидных животных. Они делали то, что им велели. Поэтому он сказал, что хочет выбрать карьеру писаря.
Его отец буквально взорвался. В его личном мирке писари находились всего на одну ступень выше учителей. О боги, они ведь даже не знают, с какой стороны к лошади подходить! Дальше были и другие Слова.
Так Вильям очутился в Анк-Морпорке – там, куда съезжаются все потерянные и заблудшие души. Так он и стал зарабатывать на жизнь словами, на тихую, мирную жизнь. Но, как считал сам Вильям, он еще легко отделался по сравнению с братом Рупертом, который был большим и добродушным – прирожденным учеником Угарварда, вот только родился он первым, а не вторым.
А потом разразилась война с Клатчем…
Ее нельзя было назвать значительной, она закончилась, даже не начавшись, – она была войной, в существовании которой не хотела признаваться ни одна из воевавших сторон, но одним из событий, произошедших за несколько бестолковых дней этой жалкой заварушки, была смерть Руперта де Словва. Он умер за свои убеждения, одним из которых – чисто угарвардская черта – была вера в то, что храбрость способна заменить доспехи. Что если заорать погромче, то клатчцы развернутся и обратятся в бегство.
Во время последней встречи с Вильямом отец достаточно долго распространялся о славных и благородных традициях де Словвов. Большей частью де Словвы считали традиционным нести весьма неприятную погибель всяким чужеземцам, но вторым почетным призом, насколько понял Вильям, было самим сложить голову на поле брани. Де Словвы всегда откликались на зов города. Только для этого они и существовали. Вот и семейный девиз гласил: «Верное Слово В Нужном Месте». Лорд де Словв никак не мог понять, почему Вильям не захотел поддержать столь славную традицию и поступил так, как всегда поступал в подобных случаях, то есть… никак не поступил.
Ныне между де Словвами пролегала вечная мерзлота тишины, по сравнению с которой даже зимний мороз мог показаться сауной.
Предаваясь мрачным размышлениям о прошлом, Вильям наконец добрел до словопечатни, однако внутри его ждал приятный сюрприз: там университетский казначей оживленно спорил с Хорошагорой о теории слов.
– Погоди, погоди, – говорил казначей. – Несомненно, фигурально выражаясь, слово состоит из отдельных букв, но они, если можно так выразиться… – он грациозно помахал длинными пальцами, – существуют лишь теоретически. Несомненно, они, то есть буквы, – это всего-навсего потенциальные частицы слова, а потому в высшей степени наивно полагать, будто они обладают действительным существованием, так сказать, униально и сепаративно. Да и сама идея обладания буквами физического существования является с философской точки зрения крайне пугающей. Как, несомненно, и идея о носах или пальцах, бегающих по миру самостоятельно…