22.06 в 7 часов 15 минут нашим войскам была послана директива № 2, в которой приказывалось им «всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземным войскам границу не переходить». Штабы округов и армий не смогли быстро передать свои распоряжения корпусам и дивизиям Вражеские диверсанты рвали телефонные провода, убивали командиров и связистов, связь между войсками и штабами округов и армий была нарушена. Не сумев выяснить, в какой обстановке оказались наши войска, нарком обороны в конце первого дня войны отдал одобренную Сталиным директиву № 3, в которой потребовал от наших войск перейти в наступление на главных направлениях, разгромить ударные группировки врага и перенести действия на его территорию. Эта директива не учитывала создавшейся обстановки, она свидетельствовала о растерянности высшего советского командования.
В ряде публикаций это неправомерно утрируется. В романе А. Ржешевского «Тайна расстрелянного генерала» (2000) генерал Павлов рано утром 22.06 позвонил наркому и сообщил, что германская армия начала наступление, а тот приказал: «Никаких действий против немцев не предпринимать». Несколько позже, когда наши аэродромы и города подвергались бомбежке, маршал Тимошенко то же самое сказал и заместителю командующего Западного округа генералу Болдину, добавив: «Товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам». На самом деле такие неразумные приказы из Москвы тогда не поступали. Сталин разрешил адмиралу Кузнецову за двое суток до войны привести военно-морской флот в боевую готовность. Адмирал сообщил, что в ночь на 22-е июня он прочитал телеграмму, заготовленную Жуковым для приграничных округов, и спросил: «Разрешено ли в случае нападения применять оружие?» Ответ был однозначным: «Разрешено» (Пр.2002.№ 73). В «Воспоминаниях и размышлениях» Жуков пишет. «В 3 часа 07 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф. С. Октябрьский и сообщил», что со стороны моря летят неизвестные самолеты, он решил встретить их огнем противовоздушной обороны флота Жуков, переговорив с Тимошенко, одобрил это решение.
Внезапно обрушившись на нашу страну, немцы 22 июня подвергли бомбежке 66 аэродромов, уничтожили 1136 советских самолетов, в том числе 800 на земле, через неделю взяли Минск, разгромили 28 наших дивизий, а у 72 не стало половины личного состава Самый мощный удар был нанесен в Западном округе, где в первый день мы потеряли 738 самолетов, из них на земле — 528. Уничтожены были почти все современные истребители. По словам Е. Калашникова, с 22 июня по 30-е июня наши потери составили 2548 самолетов (Нво.22.06.2001). Советская армия терпела жестокие поражения. А. Василевский писал, что перед нападением Германии на СССР «общий разрыв в военной силе был не столь велик, он намного возрос в пользу врага из-за нашего опоздания с приведением советских войск пограничной зоны в полную боевую готовность» (СР.9.05.1995).
Почему случилось это злополучное опоздание? Зная, что для большой войны СССР не готов, Сталин полагал, что для нас наилучший вариант — тянуть время, укреплять обороноспособность государства Он не переоценивал силу договора с Германией. Риббентроп сообщил в письме Гитлеру, что во время обсуждения условий этого пакта «Сталин, отвечая на его вопрос, заявил: «Не может быть нейтралитета с нашей стороны, пока вы сами не перестанете строить агрессивные планы в отношении СССР». Затем уточнил: «Мы не забываем того, что вашей конечной целью является нападение на нас» (СР.24.08.1988). Жуков писал: «ЦК ВКП /б/ и Советское правительство исходили из того, что пакт не избавлял СССР от угрозы фашистской агрессии, но давал возможность использовать время в интересах укрепления нашей обороны, препятствовал созданию единого антисоветского фронта». А. Солженицын утверждал, что Сталин никому не доверял, а поверил только одному человеку — Гитлеру. А Терёхин повторил эту мысль: «как загипнотизированный, Сталин до последнего дня верил в миролюбие Гитлера». На самом деле Сталин знал о его циничном отношении к договорам и его агрессивных намерениях, а выводы делал на основе своих опенок сложившейся обстановки. Он переоценил меру занятости Германии в войне с Англией и дальновидность Гитлера. Ему казалось, что фюрер должен понимать авантюристичность плана нападения на СССР» ведь «для ведения большой войны с нами немцам… необходимо ликвидировать Западный фронт, высадиться в Англию или заключить с ней мир» (Нг. 26.05.2000). Наличие двух фронтов, рассуждал он, Гитлер еще в «Майн кампф» считал главной причиной поражения Германии в первой мировой войне, и потому он не нападет на СССР, не победив Англию. Но Гитлер решил, что она, хотя и была в состоянии войны с Германией, не сможет и по-настоящему не захочет существенно помочь СССР, а после его быстрого разгрома потеряет всякую надежду добиться победы над ней. И тогда возможны два варианта: первый — немецкие войска переправятся через Ла-Манш и разобьют англичан. Но наиболее вероятным германское руководство считало иной разворот событий: Англия после разгрома СССР заключит мир на выгодных Берлину условиях Гальдер записал в дневнике: «Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду» (Т.2. С.80). Гитлер считал, что «разгром России заставит Англию прекратить борьбу», а если она на это не пойдет — тогда «Германия будет продолжать борьбу против Англии при самых благоприятных условиях».