Он не пожалел о женитьбе. Четыре года Надежда помогала ему в его коммерческих прожектах; а уж когда он сошелся с большевизанами — оказалось, что она просто незаменимый человек для иных революционных делишек. Шифровки, поддельные документы — на все руки жена его была дока...
Но ничего этого, конечно, Ленин Горькому не рассказал. Вместо этого он спросил задушевно, заложив руки в жилетные карманы:
— Батенька, вы любите народ?
— До безумия, страстно. Не мыслю без народа своей жизни, — ответил Горький. На глазах его выступили слезы.
— А вам бы не хотелось сделать для народа что-нибудь полезное?
— Но я пишу о нем, — сказал Горький. Он был так удивлен, что слезы его сразу высохли. — Разве этого мало?
Владимир Ильич решил, что экивоков было уже достаточно, и задал прямой вопрос:
— А в революционную партию не желаете вступить?
— Ах, вы совсем как Савва Морозов! — сказал Горький, оживляясь. — Тот мне все уши прожужжал — надо, мол, идти в революционную партию... Вообразите, он каждый день приходит ко мне и предлагает денег, чтоб я отдал их революционерам. Он даже хочет оформить в мою пользу страховой полис на сто тысяч! Но я, конечно, отказываюсь: во-первых, неприлично, а во-вторых, я не знаком ни с одним революционером... У Марьи Федоровны, правда, был один такой знакомый, но о нем уже давно ни слуху ни духу. А я бы так хотел с ним встретиться! Я мечтаю об этом дни и ночи.
Сведения эти настолько противоречили утверждениям Дзержинского, что Владимир Ильич растерялся. «Морозов сам хочет содержать революционеров... А революционная агентэсса Машенька Андреева говорит, будто не знает никаких революционеров, и Железный Феликс сам перестал привлекать ее к работе... Кто кого водит за нос: Железный — меня, или Андреева — всех нас?»
— Но для чего Морозов хочет дать денег партии? — спросил он.
— Ума не приложу, — ответил Горький, разводя руками. — Должно быть, сочувствует их идеям. Ведь он ужасно передовой человек.
— А скажите мне, Максимыч... В каких отношениях Марья Федоровна с Морозовым?
— В отличных! Машенька, Савва и я — мы все в превосходнейших отношениях.
«В превосходнейших! Вам еще только Шурочки Коллонтай недостает для полного Эдема», — подумал Ленин. Вообще во всем этом было столько загадок, что он решил не форсировать события и провести самостоятельное расследование. Начинать, как он догадывался, следовало с Машеньки.
— Ух, как это было!.. У меня такое чувство, словно я, как Каренина, побывала под поездом... — проговорила Андреева, в изнеможении откидываясь на подушки.
Историю этой Анны Карениной Ленину пересказывала Надежда Константиновна: выучившись грамоте, она глотала всевозможные толстенные книги запоем, одну за другой, и частенько, вернувшись домой, он заставал ее над раскрытой книгой в слезах и задумчивости.
«Хитрая баба», — подумал Ленин. Удивительно, но красивая, страстная и изобретательная г-жа Андреева была ему совершенно не симпатична. «Ложится в постель с первым встречным! — думал он, проявляя обычную мужскую непоследовательность. — Бессовестно изменяет такому хорошему человеку, великому (так говорят знающие люди) писателю земли русской, своему любовнику, гражданскому мужу, можно сказать; хуже того — изменяет МОЕМУ другу!» Он прищурился и сказал:
— А теперь объясните мне, милочка...
— Что, Ильич?
— Куда вы девали деньги, которые Савва Морозов вам отдавал специально для передачи революционерам? Во тьме ночной пропал пирог мясной! А?.. Ну-ка, лежать смирно! — с напускной свирепостью прикрикнул он, когда перепуганная актриса торопливо потянулась за сорочкой, по-видимому рассчитывая быстренько одеться и удрать.
— Откуда вы знаете про деньги? — пролепетала она.
— Я все знаю, Каренина ты моя.
— Но я... я же отдавала их товарищу Железному...
— Но ведь не все, так? Далеко не все? Львиную долю Саввиных подношений вы оставляли себе на булавки? Партия получала от силы процентов двадцать?
— Двадцать пять, — с обидой сказала Андреева.
— Да, да, — проворчал Ленин, окончательно разочарованный в человечестве. — Половина — это я бы еще, пожалуй, понял. Но три четверти — это, как говорится, высшая и последняя стадия...
— Но, mon cher, мне же нужно как-то жить!
— А почему, позвольте спросить, вы перестали заниматься этим делом? Ведь Савва, насколько я понимаю, отнюдь не утратил желания финансировать революцию.