Огромные двери в противоположном конце комнаты распахнулись, явив темный прямоугольник коридора.
— Господин Тюльпан? — окликнул господин Кноп.
Тюльпан неохотно оторвался от тщательного изучения столика (предположительно работы Топаси) с восхитительной инкрустацией, содержащей безумное количество невероятно редких, ять, пород дерева.
— А?
— Пора на очередную встречу с боссами,— сказал господин Кноп.
Вильям уже собирался навсегда покинуть свою конторку, когда кто-то вдруг постучал в дверь.
Он осторожно потянул за ручку, но внезапно дверь распахнулась от сильного толчка.
— Ты совершенно, абсолютно неблагодарный тип!
Подобное не больно-то приятно услышать, тем более от девушки и тем более что гостья произнесла слово «неблагодарный» таким тоном, что, допустим, господин Тюльпан применил бы тут немного иную характеристику. Типа «ятский».
Вильяму и раньше приходилось видеть Сахариссу Резник — она помогала своему отцу в крохотной мастерской,— однако он никогда не обращал на нее особого внимания. Привлекательная? Нет, не очень. Но и не дурнушка. Просто девушка в переднике, которая довольно элегантно выполняет свою работу на заднем плане, например, вытирает пыль или расставляет цветы. Пока у Вильяма о ней сложилось единственное впечатление: Сахарисса страдала неуместной учтивостью и ошибочно предполагала, что этикет может заменить хорошее воспитание. Она путала манерность с манерами.
Однако сейчас ему представилась возможность разглядеть ее получше. Сахарисса надвигалась прямо на него — той самой слегка пьяной походкой, которая присуща человеку, идущему на неминуемую погибель,— и Вильям вдруг подумал, что с точки зрения столетий девушка весьма привлекательна. Время идет, и концепция красоты все время меняется. Двести лет назад глаза Сахариссы заставили бы великого живописца Каравати перекусить пополам собственную кисть. А триста лет назад при виде ее подбородка скульптор Никудышный уронил бы долото себе на ногу. А тысячу лет назад эфебские поэты пришли бы к общему мнению, что ее нос отправил бы в путь по меньшей мере сорок кораблей. А еще у нее были хорошенькие средневековые ушки.
Рука, впрочем, была вполне современной. От сильной пощечины щека Вильяма мгновенно запылала.
— Эти двадцать долларов в месяц почти все, что у нас есть!
— Прости? Что?
— Да, согласна, он работает не очень быстро, но в свое время он был одним из лучших граверов в городе!
— О... Да... Э-э...
Вильям вдруг почувствовал приступ вины по отношению к господину Резнику.
— И ты лишил нас всего, взял и лишил!
— Но я же не хотел! Просто гномы... Просто так получилось!
— Ты работаешь на них?
— В некотором роде... С ними,— сказал Вильям.
— Пока мы умираем с голоду?
Сахарисса тяжело дышала. У нее было в избытке и других частей тела, которые никогда не выходили из моды и радостно принимались любым столетием. Очевидно, она полагала, что строгие старомодные платья помогут эти части тела скрыть. Она ошибалась.
— Послушай, я ничего не могу поделать,— взмолился Вильям, стараясь не глазеть на девушку.— Ну, то есть... мне от этих гномов теперь никуда не деться. Лорд Витинари выразился на сей счет весьма... недвусмысленно. Вдруг все стало таким запутанным...
— Гильдия Граверов будет очень и очень недовольна, ты это понимаешь? — спросила Сахарисса.
— Э... Да.— Внезапная, отчаянная мысль пришла в голову Вильяму и обожгла едва ли не сильнее, чем пощечина.— А ведь это интересно. Слушай, ты не хотела бы сделать по такому поводу официальное заявление? Скажем: «Мы этим очень и очень недовольны»,— заявил представитель... представительница Гильдии Граверов?
— Зачем? — с подозрением в голосе осведомилась Сахарисса.
— Мне очень не хватает событий. Для моего следующего листка,— в отчаянии объяснил Вильям.— Кстати, ты не могла бы мне помочь? Я буду платить тебе... по двадцать пенсов за событие, и мне нужно не меньше пяти новостей в день.
Сахарисса открыла было рот, чтобы с гневом отвергнуть предложение, но тут в мыслительный процесс вмешались расчеты.