Кадмил с одобрением кивнул. Ухмылка Спиро разъехалась ещё шире.
Венец вдруг стал страшно тяжёл. «Словно выкован из преступлений», – мелькнула непрошеная мысль. Акрион стиснул зубы и, напрягшись, возложил диадему на голову.
В тот же миг тяжесть пропала, а сердце наконец-то унялось. Развеялись сомнения, стыд и страх. Акрион с облегчением вздохнул и опустился на трон Пелонидов.
Это было его место.
Тихое спокойствие наполнило грудь, по мускулам разлилась сила. Его место! То единственное, к какому готовила судьба. Здесь Мойры назначили ему быть от рождения. Здесь он проведёт жизнь. Здесь будет править, заботясь о людях Эллады и повинуясь богам.
Его трон. Его дворец. Его страна.
– Ну что ж, – сказал Акрион и смущённо улыбнулся. – Вот я и царь.
– О-хэ! – выкрикнул Спиро. – Это дело!
Он свистнул по-уличному, как мальчишка на агоре. Акрион расхохотался, хлопнул ладонями по подлокотникам трона.
И вокруг стало темно.
Вначале Акрион решил, что сквозняк задул факелы на стенах. Но, оглядевшись, сообразил: факелы ни при чём. Кромешная тьма не давала разглядеть даже собственные руки, и всё же было ясно, что он больше не в тронном зале. И не в Элладе. Тьму наполняли шорохи и стоны – не людские и не звериные. Пахло гарью и тленом. В мире, где живут смертные, ничего похожего не найти.
– Что со мной? – пробормотал Акрион, уже, впрочем, понимая, что произошло. И, уже догадавшись, куда попал, выдохнул:
– Где я?
Захлопали крылья.
Акрион вскочил на ноги, выхватил меч: хвала Аполлону, ксифос по-прежнему висел на перевязи. Шум раздавался со всех сторон – знакомый, страшный, отвратительный – и, послушная влажным хлопкам, стала развеиваться тьма. Чернота обратилась туманной хмарью. Под ногами мокро хрустнули стебли цветов. Акрион бросил взгляд вниз: да, это были те самые чахлые растения с бледными, точно веки утопленника, соцветиями. Те, которые он видел во сне каждую ночь.
Асфодели.
Цветы мёртвых.
Он развернулся, взмахнул мечом, надеясь поразить чудовищ. Но ксифос раз за разом впустую рассекал серый сумрак. Асфодели ложились под сандалии растоптанным месивом, туман зыбился перед глазами, запах гари и тухлятины не давал вздохнуть до конца.
Затем раздался визг. Пронзительный, сверлящий, он ввинтился в уши, достал до сердца. Тут же из мглы выступили три силуэта: как всегда, одновременно. Собачьи пасти были разинуты, крылья топырились гнилыми лоскутами. Волосы на уродливых шишковатых головах шевелились, как клубки живых червей. И все три гадины визжали. Оглушительно, дико, непрестанно.
– Прочь! – закричал Акрион. – Уйдите, твари, я вам не дамся!
Он прянул вперёд, достал остриём ксифоса вампиршу, что подобралась ближе всех. Клинок не встретил сопротивления, нога поехала по склизкой каше из раздавленных асфоделей. Акрион с трудом устоял, повернулся, рубанул по второму чудищу: столь же тщетно. Они были созданы из плоти, они воняли мертвечиной, от крыльев веяло смрадным ветром. Но Акрион не мог причинить им вреда.
Он застыл, тяжело дыша, окружённый эриниями. Визг, не прекращавшийся ни на мгновение, был мучителен до боли. Кажется, ещё немного – и Акрион потеряет рассудок от пытки. Он зажал уши, но это не помогло.
«Мы преследовали твой род от самого начала».
Акрион дёрнулся всем телом. Эринии по-прежнему визжали, щеря клыкастые пасти, но их речь возникала сразу в голове, минуя уши. Поэтому он слышал каждое слово, продолжая страдать от нестерпимого крика. Кажется, к нему обращалась та тварь, чьё тело сплошь покрывали губчатые чёрные наросты.
«Весь род, – продолжала эриния, – от Пелона до Ликандра. Вторгались в их сны, терзали кошмарами. Доводили до исступления».
Акрион зажмурился, стиснув зубы. «Сейчас оглохну, – подумал он. – Человеческое ухо не может выдержать такого. Оглохну и перестану их слышать».
«Потом они умирали, – подхватила другая вампирша, с зелёными длинными клыками и дырявыми крыльями. – Уходили в Аид, оставив после себя следы зла ещё худшего, нежели оставляли их отцы. А мы становились сильней. Чем больше беззаконий творили Пелониды, тем больше росла наша ярость».
«Проклятие рода, – добавила третья эриния, вывалив сочащийся ядом раздвоенный язык. – Проклятие падало на любого из отпрысков Пелона. А что они делали, чтобы искупить злодеяния предков?»
«Ничего!» – отозвалась первая тварь.
«Ничего!» – расхохоталась вторая.
– Я не знал о том, кто я, – сказал Акрион. – Меня отлучили от родителей!
Но эринии не услышали. Или сделали вид, что не слышат. Он и сам не различал свой голос, утопавший в пронзительном крике трёх глоток.
«Сейчас, упившись твоими преступлениями, мы сильны, как никогда, – слово опять взяла первая тварь. – Ты – отцеубийца и матереубийца в одном лице. Прежде мы не могли тебя тронуть, потому что имеем власть лишь над царями. Теперь на тебе венец, а под тобой – престол. И ты наш».
«Ты наш»,– хором повторили все втроём.
«Ты убил отца».
«Из-за тебя погибла мать».
«Ты надел царский венец. Ты наш!»
Они начали приближаться. Хлопали крылья, но Акрион ничего не слышал, кроме непереносимого, чудовищного визга. В который раз он зажал уши, но это не помогло: звук раздирал голову изнутри.
– Что теперь будет? – прохрипел он. – Вы станете преследовать меня всю жизнь?
«Да. Мы будем с тобой каждый миг, днём и ночью, пока не обезумеешь от нашего пения».
– Я невиновен! – застонал Акрион. – Я – герой Аполлона. Бог велел отомстить за убийство отца! Велел призвать мать к ответу! И я не убивал её! Не убивал! И отца – не убивал! Это было наваждение!!
«Ты воткнул меч ему в грудь, а потом смыл отцовскую кровь с ладоней. Наваждение или нет, ты убил его собственными руками».
– Я найду способ вас изгнать!
Эринии захохотали: словно целая стая гиен залаяла в голове.
«Как же ты нас изгонишь, дурак, если мы – внутри твоего разума? Эта тьма вокруг – её видишь только ты. На самом деле ты стоишь посреди тронного зала и лепечешь под нос чепуху. Друзья тебя видят безумцем. Безумцем ты и окончишь жизнь».
Акрион отнял ладони от ушей и выпрямился.
– Нет! – сказал он, не обращая внимания на раздирающий визг эриний. – Я – царский сын и царь Эллады! Невиновен и требую суда! Пусть меня судит Аполлон. Он подтвердит, что на мне нет родительской крови. И вы уползете туда, откуда пришли!
Вампирши опять засмеялись.
«Мы можем привести тебя на суд Аполлона, – сказала одна из них и облизнулась змеиным языком. – Но живые смертные не поднимаются к вершине Олимпа. Ты умрёшь, и Гермес проведёт тебя дорогой мёртвых на суд. А потом, если Аполлон сочтет тебя невиновным, то отправит в поля Элизиума. В противном случае, ты окажешься в Аиде. Рядом с Пелоном».
Акрион нашёл силы усмехнуться:
– Гермес Душеводитель – мой друг и наставник. Мы сражались плечом к плечу. Когда Аполлон меня оправдает, Гермес поможет вернуться в мир живых…
Эринии засмеялись ещё страшнее.
«Ты так веришь в своего друга?»
– Я верю в справедливость, – сказал Акрион, не отводя взгляда от узких зрачков чудища. – И верю, что лучше смерть, чем безумие.
Он надеялся, что эринии не могут проникнуть в его мысли, потому что на самом деле с каждым днём всё больше сомневался в надёжности Кадмила. Но кругом клубилась мгла, бескрайняя и вечная, и визг чудовищ готов был лишить Акриона рассудка. «Всё, что угодно, – думал он, – всё, что угодно, лишь бы это прекратилось».
«Ты сам выбрал!» – хором провыли вампирши.
В следующий миг они разом прыгнули на Акриона. Крылья распахнулись и закрыли весь мир, смрад наполнил лёгкие. Он упал на ковёр из раздавленных цветов, успел почувствовать, как его горло рвут игольные клыки, и хотел закричать. Но не смог.
Потому что перестал быть.
Осталась лишь темнота.
Безраздельная, безначальная.
Огромное, неизмеримое ничто, забвение забвения, несуществование несуществования.