– Люди последуют за Акрионом, – возразил Кадмил. – Я, знаете ли, немало постарался, чтобы он стал популярным.
Локсий отчётливо скрипнул зубами.
– Видимо, я ошибся, когда пришивал тебе голову, – сказал он. – Надо было пришить ослиную. Вышло бы больше толка. О проклятье, и всё это – в самый трудный момент! Когда мы даже не разобрались, откуда идёт алитея...
«А теперь – главный козырь!» – подумал Кадмил.
– Я разобрался, – сказал он. – И преотлично.
Локсий посмотрел на него, сморщившись. Так смотрят на мышь, которую нашли в прогрызенном мешке с мукой.
– У меня есть записка, которую нашли на трупе Фимении, сестры Акриона, – Кадмил повёл подбородком, указывая в угол, где лежала сумка. – Прочтите, пожалуйста. Вслух, если не трудно.
Локсий помедлил. На виске его билась жилка, и Кадмил впервые заметил, что волосы верховного бога тронуты сединой.
– Как угодно, – махнул, наконец, рукой Локсий. – Даже интересно, что ты там себе напридумывал.
Он шагнул в угол, нагнулся над сумкой. «Сейчас что-то будет, – подумал Кадмил, ощущая томительное возбуждение. – Ставки стали выше Олимпа. Это конец игры».
Держа лист дифтеры близко к глазам, Локсий вернулся на прежнее место напротив Кадмила. Он, разумеется, не стал читать записку вслух. Но Кадмил и так помнил, что там написано.
Милый братец.
Прости меня за всё и не гневайся. Когда ты гневаешься, то можешь натворить бед и нажить неприятностей. А я не хочу, чтобы у моего Акринаки были неприятности. Ты самый лучший, и заслуживаешь лучшего.
Заслуживаешь знать правду.
Я говорила, что, когда отец поджёг тот сарай, в пламени передо мной предстал Аполлон. Я сразу поняла, что это Аполлон, потому что он был прекрасней любого юноши. Бог прошёл сквозь огонь и перенёс меня в Эфес, в храм Артемиды. Ты это знаешь. Но не знаешь, что было дальше.
А дальше случилось вот что. На следующую ночь, в Эфесе, Аполлон вновь явился мне. Поведал, что мы молимся в храмах неверным образом. «Есть ритуалы, – сказал он, – которые угодны богам более всего. Ты должна их изучить». И наставлял меня три месяца, пока я не стала выполнять каждый ритуал исправно.
Алитея – это танец. Верней сказать, гимнастика, похожая на танец. Движения просты, но совершать их следует безошибочно. Повороты головы, изгибы рук, шаги, движения пальцев. Всё нужно проделать в верном порядке и не потерять ритм. Дыхание также подчиняется строгим правилам. Поначалу это казалось невероятно сложным. Но Аполлон был терпелив, а я – старательна. И настал день, когда искусство алитеи мне покорилось.
Затем бог сказал, что моя главная цель – наставлять прочих людей. «Будь моим оракулом, – велел он, – но оракулом тайным. Никто не должен знать, что учение исходит от тебя. Начни с матери; я смогу устроить так, что вы будете разговаривать во снах, и во снах ты передашь ей мою волю. Также тебе надлежит учить людей из соседних стран».
Так и вышло. Я пришла во сне к матушке. Как же та была рада, что я оказалась жива! Сразу согласилась учиться ритуалам Аполлона. Сказала, что способна как угодно служить богу, спасшему её дитя. Наши занятия происходили еженощно, и вскоре она была готова передать алитею всей Элладе. Я тем временем преуспевала в обучении правителей Лидии и Тиррении. Аполлон больше не появлялся. Но я усердствовала, исполняя его волю.
Мы с матушкой перестали видеться во снах. Это больше не требовалось Аполлону. Но она нашла способ говорить со мной. Собрала волшебный прибор для связи через море. Жаль, что я не могла вызывать её тогда, когда необходимо: это бы избавило нас от грядущих бед.
Увы! Тем временем исполнилось проклятие рода Пелонидов. Гнёт супружества стал для матушки непереносим. Во время нашего очередного разговора она сказала, что исполнила колдовской обряд. Обряд этот помутил твой разум. Ты не подозревал, что несёшь в жилах кровь древних царей. Послушный магии, поднял руку на собственного отца.
И вот, всё случилось.
Акринаки, я не могу скорбеть об отце, он не был добр ко мне и хотел предать мучительной смерти. Но я каждую ночь плачу о матери. Надеюсь, люди не врут, и ты действительно не обагрил рук её кровью.
Приступаю к тяжелейшей части письма. Надо признаться до конца.
Милый братец, это я подослала разбойников. Велела им тебя связать и увезти как можно дальше, а затем выпустить на свободу. Глупо? Наверное, да. Но у меня не было времени всё обдумать как следует. Я сделала это, узнав, что твой покровитель, назвавшийся Гермесом, оговорил матушку и очернил в твоих глазах святую алитею. Если бы ты взошёл на трон, то искоренил бы ритуалы, которым научил нас Аполлон.
Я не могла допустить, чтобы ты помешал исполнению замыслов Феба.
Да ещё вокруг тебя всё время вился этот ложный Гермес. До сих пор не понимаю, кто он такой. Могущественный колдун? Или просто ловкий обманщик? В любом случае, ты слепо ему верил, а моим рассказам об Аполлоне – нет. Тогда, в Эфесе, сказал: мол, твоё спасение – дело рук матери, её колдовство. Помнишь?
А это была воля бога.
Ты бы никогда не поверил.
До последнего не хотела причинять тебе вред. Даже заставила Вилия рассказать, что ты зарубил отца. Пригрозила – иначе убью маленького сына Вилия. Я плохая, я ужасная женщина, знаю. Надеялась, что советники назначат суд. Ареопаг не осудил бы тебя строго, ведь ты был околдован; но и не допустил бы, чтобы ты стал царём. Однако всё оказалось напрасным. Советники отчего-то слушали только колдуна с его огненным жезлом, и даже признание из твоих уст ничего не изменило.
И вот тогда я решилась. Обратилась к Иксору, старому рабу, которого помнила ещё с младенческих лет. Иксор разыскал лихих людей, мы дали им задание. Тебя – увезти прочь. Колдуна, назвавшегося Гермесом – убить. Он сделался опасен. Уже подозревал меня, пришёл допрашивать, пытался затуманить голову, как сделал это с советниками. Слава богам, на меня не действовали его чары. Должно быть, из-за алитеи. А может, меня хранил сам Феб. Я сумела обмануть ложного Гермеса, но знала, что он не отступится.
Нужно было, конечно, предвидеть, что тебя могли продать в рабство. Наверняка уже и продали. Но я ничего не соображала от горя. Единственное оправдание мне – легенда о проклятии Пелонидов. Тебя может убить только твой отпрыск. А, значит, смерть не грозит моему дорогому Акринаки. Я малодушно утешаюсь этой мыслью, но все равно не заслуживаю прощения. Ужасный и подлый поступок.
Прости. Прости.
Написала эту записку, потому что сердце подсказывает: однажды ты вернёшься в Афины. Ты смелый, упорный, не пропадёшь, где бы ни оказался. Остаётся только молить Аполлона, чтобы ты не вернулся слишком быстро. Эвника скоро выходит замуж за спартанца, Клеомена. У Эллады будет новый царь, который, надеюсь, не станет препятствовать алитее.
А я намерена скрыться от людей, потому что стыд и горе не дают мне смотреть им в глаза. Попросила рабынь отдать тебе это письмо, если объявишься. Три дня на сборы, и уйду, куда глаза глядят.
Ещё тысячу раз – прости.
Твоя Фимула.
Всё пропало. Ты вернулся. Вначале думала, что узнал про меня. Что хочешь поквитаться. Укрылась с рабынями в тайном покое, о котором рассказала когда-то матушка. Каморка над тронным залом. Следила за тобой сверху. Слушала твой голос. Узнала, что винишь во всём Эвнику. Боролась со страхом, желая выйти и покаяться.