Люди принялись вскакивать с мест, чтобы лучше видеть. Акрион сбежал с орхестры и встал внизу, окружённый солдатами. Цветы опять взметнулись в воздух – на этот раз двумя вихрями, которые пересеклись высоко над головой Кадмила, образовав на несколько мгновений символ Гермеса: сплетённых змей. Вновь сверкнули молнии, и под восторженный гул толпы цветы превратились в гигантский рой горящих искр, а затем исчезли, не оставив после себя ни пепла, ни дыма. По краю орхестры тотчас же поднялись дюжины снопов огня. Акрион подался вперёд и не ощутил тепла, хотя стоял совсем рядом с искрящим столпом.
– Дети Эллады! – раздался голос Кадмила. – Внемлите доброй вести. Внемлите и радуйтесь, ибо не было и не будет дня счастливей, чем этот…
Затем он принялся рассказывать.
А люди слушали.
Акрион тоже слушал, бормоча под нос слова речи, которую успел выучить за месяц репетиций. Повторяя фразу за фразой, он смотрел на зрителей и каждый миг ожидал какой-нибудь неудачи. Как тогда, в Вареуме, в школе, где лудии один за другим уходили в казарму валяться на кроватях в ожидании смерти, вместо того чтобы бежать на свободу.
Но афиняне слушали. Больше того – они делали это молча. Трудно поверить, но факт оставался фактом: зрители театра Диониса (впервые, пожалуй, за всю его историю) не издавали во время представления ни звука.
Ну, или их не было слышно отсюда, из нижнего ряда, где ревели в самое ухо спрятанные под орхестрой усилители.
Кадмил говорил о богах, которые сумели распознать в людях волшебную силу. Силу, которую сами люди едва ли смогут когда-нибудь использовать. Ведь человеческое колдовство не способно надёжно привлечь удачу, склонить к искренней любви, исцелить жестокую хворь. И боги задумались о том, чтобы помочь эллинам. Собрать эту силу, направить на благие цели.
Тогда-то и решено было построить в храмах особые алтари. Молясь, люди долгие годы отдавали часть своего природного волшебства богам, а те собирали полученное в специальные сосуды. Теперь, когда силы скопилось вдоволь, настало время черпать из этих сосудов. И отдавать эллинам то, что принадлежит им по праву.
– Мы, олимпийцы, принесли вам дары! – восклицал Кадмил. – И первый дар – мой, дар Гермеса Душеводителя. С завтрашнего дня в Ликее откроется новая школа. Для тех, кто ищет подлинных знаний о природе вещей. Знаний о числах и измерениях. О небесных телах и строении космоса. О том, из чего состоит материя, и о законах, которым она подчиняется. Завтра, афиняне! Завтра на рассвете мои жрецы будут ждать всех, кто пожелает стать учеником нового Ликея!
Едва он замолк, принялись кричать люди. «Гермес премудрый!» «Душеводитель!» «Благодетель Ктарос!» «Милость даруй!» В воздух полетели цветы, лавровые ветви, пригоршни зёрен. «Что же будет с ними, когда они увидят следующую часть представления?» – подумал Акрион.
Словно отвечая его мыслям, огни по краю орхестры взметнулись вверх и скрыли Кадмила от зрителей. Было, однако, видно, что за огненной стеной на деревянном помосте стремительно растут деревья – целая роща молодых серебристых олив. Затем пламя опало, открыв орхестру, сплошь заросшую деревцами. В воздух взлетели две большие птицы, лебедь и сова. Описывая круги, они поднялись в небо и растаяли в зените.
– Зрите метателя стрел Аполлона! – прогремели усилители голосом Кадмила. – Зрите Афину, эгидодержавную деву!
В театре стало тихо. Акрион услышал, как хрустнула лавровая ветвь под ногой девушки, которая выступила из волшебной рощи. Увидел золотые доспехи, сдвинутый назад коринфский шлем, лицо, обрамлённое волнами чёрных волос. В одной руке девушка держала щит с изображением Горгоны, в другой сверкало копьё-дори.
Афина – а это, без сомнений, была она – прошла к краю орхестры, где по-прежнему лежали дары, принесённые канефорами, и остановилась, вытянувшись, подобно собственному храмовому изваянию. Копьё ударило древком о дощатый настил. Богиня стояла совсем близко от Акриона; фигура её на миг дрогнула, стала полупрозрачной. Но никто больше не смог бы этого заметить, потому что из рощи в тот же момент вышел юноша.
Его окутывал длинный, ниспадающий до земли плащ цвета олимпийских снегов. Волосы были заплетены в узел. Лицо, юное, безбородое, чем-то походило на лик Афины. Над плечом виднелся изгиб охотничьего лука, на локте покоилась кифара.
Аполлон встал рядом с Афиной и поднял ладонь в безмолвном приветствии.
И люди на склонах холма закричали.
Акрион вздрогнул, борясь с желанием заткнуть уши. Афиняне неистово шумели, распевали литании. Немудрено было оглохнуть. Казалось, ни один звук на свете не может быть громче этого общего восторженного крика. Но, когда Аполлон заговорил, то с лёгкостью заглушил рёв толпы.
– Радуйтесь, эллины, – сказал он. Громовые слова прозвучали мягко, по-отечески. Это был, разумеется, тот самый голос, который говорил когда-то с Акрионом в Ликейской роще. Кадмил не стал перенастраивать машину, менявшую тон речи. «Что сработало с царём, – сказал он, – то и для народа годится».
– Радуйтесь, – продолжал Аполлон, – потому что с нынешнего дня вам открыты тайны магического искусства. Кто хочет постичь настоящее колдовство, пусть приходит в Дельфы. Там его посвятят в жрецы и станут обучать. Вы узнаете, как управлять жизненной силой, научитесь создавать сложные приборы, овладеете знаниями о природе магической энергии. Радуйтесь, ибо науки олимпийцев теперь будут вам подвластны.
После этих слов Аполлон сделался неподвижен. Его силуэт стал призрачным – всего на миг, как и в случае с Афиной. Но этого опять никто не заметил, потому что горожане вновь принялись ликовать, петь литании и кричать «а-ла-ла». Они сейчас были как дети; любой актёр знает, что такое случается, когда зрители по-настоящему увлечены спектаклем.
А потом Афина улыбнулась. Пожалуй, Акрион никогда в жизни не видел улыбки прекрасней. Даже печаль брала при мысли о том, что эта девушка никогда не будет с ним. Ведь он совершенно точно знал, кому принадлежит сердце богини.
Афина бросила наземь щит с копьём и воскликнула:
– Исцелённые! Придите!
Первым на орхестру взошёл – да нет, вспрыгнул – Киликий. Молодецки, словно забыв о том, что ему давно перевалило за шестой десяток, притопнул вылеченной ногой. Склонился перед Афиной, и та благословила его, всё так же улыбаясь.
Среди зрителей возникло движение. Это пробирались к орхестре люди. Спешили вниз по центральному проходу, забирались на помост. Принимали благословение от девы в доспехах и вставали вдоль края орхестры. Когда их набралось около полусотни, богиня вышла вперёд и произнесла:
– Народ Афин! Мой дар – врачевание. Здесь собрались те, кого вы знали калеками. Ослабленные, хромые, незрячие. Такими были они раньше. Месяц назад я создала в Коллитосе лечебницу. Туда направились эти несчастные. Взгляните на них! Они здоровы и исполнены сил! Каждый, кто страдает от тяжелых недугов, может прийти в лечебницу Афины. И выйдет оттуда здоровым!
Теперь они кричали по-другому. Это был крик не почитания, а любви. И благодарности. И надежды. Афина, сияя улыбкой, оборачивала лицо к ступеням театрона, а люди простирали к ней руки. Они все были влюблены в неё, все преклонялись перед её красотой и добродетелью, и все жаждали служить святой покровительнице.
Затем из рощи появился Кадмил. Сделал знак, и исцелённые сошли со сцены. Взмахнул жезлом, и огненные столпы опять взметнулись вверх, закрывая Афину, Аполлона и самого Кадмила.
– Боги смотрят на вас! – разнёсся над холмом его голос. – Боги вас любят. Молитесь нам. Исправно ходите в храмы. Припадайте к алтарям, чтобы ваша сила могла соединиться с силой прочих людей и послужить на общую пользу. Когда-нибудь вместе мы построим чудесные города. Когда-нибудь вы будете жить, ни в чём не нуждаясь. Когда-нибудь настанет Золотой век!