Локшаа знает, что композиция требует контраста. Вот он, контраст: чёрная яма, прямоугольный провал в земле. Двое солдат в грязной полевой форме, стоя на дне, выбрасывают лопатами на поверхность новые порции влажного, пахнущего тленом песка. Лазурные травы кругом безжалостно смяты, погребены под кучами грязи. Яма очень маленькая, если сравнивать с бескрайней Пустошью. И в то же время очень большая – для того, кто в неё ляжет.
Локшаа знает, что композиция требует доминанты, главного элемента. Безусловно, главный элемент – это завёрнутое в брезент тело на переднем плане. Неподвижное, безмолвное, но ещё живое тело, хоть и упакованное, как подобает мертвецу. Впрочем, это противоречие легко исправить. (И они исправят. Они исправят всё).
Композиция, наконец, обязывает тщательно проработать средний план. Сейчас на среднем плане – транспортёр, могучая бронированная машина. В механической утробе, горячей от долгой поездки, пощёлкивает, остывая, двигатель. Из-под грубых колёс тянутся вдаль полосы раздавленной синей травы. А перед транспортёром стоят трое главных героев композиции: Локшаа, Хальдер и Тарвем. Не стоит недооценивать средний план. Часто там бывает самое важное.
Локшаа заглядывает в яму. Солдаты полностью скрылись в ней, тяжело дышат, долбят лопатами плотную почву. Края могилы – да, пожалуй, стоит называть вещи своими именами – края могилы ровные, как отмеренные по линейке. Собственно, они и отмерены по линейке. Дисциплина – прежде всего.
– Оставить копать! – командует он. – Вылезайте.
Солдаты закидывают лопаты наверх, выбираются из ямы, цепляясь за осыпающуюся кромку. Встают навытяжку возле транспортёра. Локшаа оглядывается на коллег. Хальдер смотрит вдаль, за горизонт, курит, выпуская дым нервной, направленной вниз струйкой. Из-под наброшенного на голову капюшона выбилась каштановая прядь, влажная от дождя, скрученная тугой спиралью. Тарвем встречает взгляд Локшаа пустыми дымящимися глазницами. Крупные, породистые черты хранят непроницаемое выражение. Кажется, его совсем не смущает дождь: коротко стриженные волосы слиплись от воды, капли стекают по вискам, но он не утирает лица.
– Начнём? – спрашивает Тарвем глубоким басом.
Локшаа кивает.
– Развернуть брезент! – велит он.
Солдаты идут к длинному, лежащему на земле свёртку. Подойдя, медлят, переглядываются, но всё же почти разом наклоняются и откидывают края тяжёлой ткани. Торопливо отступают на несколько шагов назад.
Айто мотает освобождённой от брезента головой, тяжело дышит. Локшаа ждёт потока брани, возмущённых криков, угроз. Мольбы о пощаде, наконец. Но Айто молчит. Только оглядывает их троих, кривя татуированные губы. Под глазом – ссадина, длинный нос распух.
– Сколько сырья пропадает, – говорит Тарвем с сожалением. – Может быть, всё-таки…
Хальдер мотает головой.
– Нет, – произносит она твёрдо. – Ты обещал.
– Обещал, – Тарвем издаёт глубокий вздох. – Хорошо.
– В яму его, – машет рукой Локшаа.
Солдаты снова переглядываются и опять медлят – на этот раз дольше, несколько секунд. Непозволительно.
– Выполнять! – чеканит Локшаа.
Они неуклюже берутся за брезент и волокут Айто к могиле. На физиономиях проступает ужас. Оба солдата молодые, лет двадцати, значит, служат недавно. У одного – пухлый мальчишеский подбородок, скулы с пятнами румянца. Щёки второго усеяны веснушками.
– Им ничего не грозит, – бормочет Тарвем. – У него скованы руки.
Локшаа раздражённо пожимает плечами:
– Грозит, не грозит. Какая разница? Приказ есть приказ. Нынче же обоих в карцер.
Айто летит вниз, с глухим ударом приземляется на дно могилы. Солдаты вновь вытягиваются рядом с транспортёром. Хальдер отбрасывает окурок, подходит ближе. Заглядывает в яму. Смеётся – негромко, со злостью.
Локшаа встаёт подле неё. Картина действительно забавная, и он тоже невольно усмехается, глядя, как Айто изо всех сил пытается освободить руки. Тщетно. Три пары наручников держат запястья скованными за спиной. За двести лет жизни Айто так и не научился полноценно управлять пневмой. Он сейчас может произнести хоть все свои магические формулы разом; без жестов это будут просто слова. Видно, потому и молчит. Щенок. Змеёныш. Маленькая гадина...
Локшаа стискивает ладони и вдруг замечает, что узоры на коже исчезли, а вместо них вспыхивают искры: вышла из-под контроля иллюзия. «Гнев отвлекает, – думает он. – Надо держать себя в руках». Усилием воли заставляет искры погаснуть. Тянется к нагрудному карману форменного кителя, достаёт листок бумаги – хорошей, мелованной бумаги с чёрным прямоугольником текста и печатями.
– Смотрите, коллеги, – говорит он, держа листок в вытянутой руке. – «Секретный дополнительный протокол к Всеобщему договору о ненападении. Заключен между Владетельным Айто, господином Прибрежного сектора Содружества, с одной стороны, и Экваториальной Коалицией, с другой». Я-то думал, секретность подразумевает более... хм, секретное название. Ну, что-то вроде «Протокол Ноль». Или «План Волчья Стая», ха-ха!
Хальдер подхватывает его смех. Даже Тарвем издаёт короткий ухающий хохот. Айто молчит.
– «План Продажная Тварь» подойдет лучше, – говорит Хальдер, перестав смеяться.
Она подбирает комок глины и с силой бросает Айто в лицо. Тот вздрагивает от удара, щурится, моргает: грязь попала в глаза.
– Ты, конечно, рассчитывал выйти сухим из воды, – продолжает Хальдер. – Думал: случись что, Коалиция тебя отмажет. Даст убежище. Ну, милый... представь, мы тоже об этом подумали.
– Грязный предатель, – рокочет Тарвем. – Поделом злодею му́ка.
Локшаа продолжает вчитываться в документ. Капли дождя легко размывают строчки: это лишь копия, снятая на множительной машине. Оригинал спрятан в надёжном месте. Вода превращает буквы в фиолетовые кляксы, но текст всё ещё можно прочесть. Длинные, громоздкие фразы, за которыми прячется самый простой и самый гнусный смысл. Так всегда: чем ниже подлость, тем сложней слова, которые её скрывают.
– «Нижеподписавшиеся обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов, – произносит он, – в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Лефны». Вот как у вас это называется. Территориально-политическое переустройство.
– Это называется «война», – гудит Тарвем.
Локшаа качает головой, глядя в глаза лежащему на дне ямы Айто.
– Ты уже решил, что бойня неизбежна, – говорит он. – И рассудил, что нужно быть на сильной стороне. Даже не подумав о том, чтобы этой силе противостоять. Ведь войны можно избежать, до сих пор можно! И мы всё для этого сделаем. Если, разумеется, не будут мешаться такие подонки, как ты.
Айто молчит.
– Могли погибнуть тысячи! – говорит Тарвем. – Сотни тысяч! Из-за тебя. Понимаешь?
Айто молчит. Хальдер шипит ругательства под нос.
– «Касательно территорий Лефны со стороны Владетельного Айто подчеркивается интерес к северной её части, от Верхнего Хребта до бухты Истабан. Со стороны Экваториальной Коалиции заявляется о полной политической незаинтересованности в этих областях», – дочитывает Локшаа и, скомкав, бросает листок в могилу. Бумага падает Айто на грудь и там остается лежать, медленно расправляясь.
– А что так мало задумал отхватить? – спрашивает Хальдер. – Только север? Отчего не захотел прибрать к рукам всю страну?
– Я так понял, они делили Лефну поровну с Коалицией, – замечает Тарвем. – И, похоже, наш друг узнал кое-что о рудных пластах глубокого залегания на севере. Догадываюсь, от кого.
– Сволочь! – цедит Хальдер. Призрачные крылья за спиной делают широкий взмах.
Локшаа отряхивает руки: после листка они кажутся грязными.
– Еще кто-нибудь хочет что-то сказать? – спрашивает он. – Напоследок.
– Я хочу кое-что сделать, – произносит Хальдер. – Эй, Айто, любовничек! Тебе хорошо видно?