«Саламиния» нашлась, как назло, в самом дальнем углу порта. Обычное с виду судно: чёрные от смолы бока, одинокий столб мачты. На носу красовались нарисованные глаза – для защиты от злых сил, ну и просто, чтобы корабль видел, куда ему плыть.
С причала на палубу был перекинут трап.
Кадмил взошёл на борт. Тент, которому надлежало вздыматься туго натянутой крышей, безжизненно обвис, точно стираный хитон на верёвке. Лавируя между тяжёлыми складками вылинявшей ткани, Кадмил вышел к корме. Здесь обнаружились два человека.
Первый был рабом. Загорелый до кирпичного цвета, одетый лишь в набедренную повязку, он возил по палубе губкой, изредка обмакивая её в наполненный грязной водой глиняный горшок. Когда раб, не вставая, переползал на новое место, чтобы продолжить свой сомнительной пользы труд, слышалось звяканье: ноги были в кандалах. От кандалов к мачте тянулась цепь. Длины её хватало, чтобы позволить узнику перемещаться по палубе, но не доставало, чтобы броситься за борт и утопиться. С первого взгляда становилось ясно, что этот человек последний раз ел досыта несколько лет тому назад.
Второй сидел на складном стуле под тентом, вытянув ноги и лениво расчесывая пятернёй длинную курчавую бороду. Судя по золотым перстням и гиматию из тонкой шерсти, это был капитан судна. На покатом животе бородача балансировала миска с виноградом, рядом со стулом примостился винный кувшин.
– Радуйся, почтенный мореход, – произнёс Кадмил, подходя. – Это твой лемб?
Бородач не обратил на Кадмила ровно никакого внимания, а только крикнул рабу:
– Вон там, у борта пятно осталось! Ещё раз пропустишь – заново всю палубу заставлю драить!
Раб, не поднимая головы, пополз на четвереньках к борту. Бородач закинул в рот горсть винограда и, жуя, буркнул невнятно:
– Ну, чего?
– Ты капитан этого судна? – терпеливо спросил Кадмил.
– Я – кивернет, помощник. Капитан – в отлучке, на берегу.
– Где именно на берегу? – Кадмил твёрдо решил, что не выйдет из себя. По крайней мере, пока не узнает, где искать Акриона.
– А Пифон его знает, пошёл куда-то пьянствовать. Поищи в портовых борделях, авось найдёшь.
– Как он выглядит?
Кивернет почесал брюхо и со смаком выпустил ветры.
– Выглядит-то капитан наш хорошо, – проворчал он, – а тебе зачем?
– Ищу раба, которого вы везли из Афин в Вареум пару месяцев назад. Это мой родич, хочу выкупить.
– Ба! – Бородач соизволил обратить взор на Кадмила. – Так ты чего, наш, что ли?
– Да, я эллин, – сказал Кадмил. – Что, не похож?
– Похож, вроде… А чего вырядился, как какой-то местный хер?
– «Среди тирренов будь как тиррен», – сдержанно процитировал Кадмил старую пословицу.
– Ну ладно, – кивернет заметно смягчился. – Так тебе, выходит, не капитан надобен. Я ж на «Саламинии», считай, первый человек. Тисанд меня зовут. Лучше капитана всё знаю. И за курсом слежу, и за картами, и учёт товара тоже веду… Помогу, в общем. Только такая помощь денежек стоит. Денежки-то есть?
Кадмил представил, как достаёт из сумки жезл, специально пристроенный таким образом, чтобы можно было выхватить за одно мгновение. Как переводит жезл на малую мощность и стреляет. Как загорается борода этого Тисанда, а сам он катается по палубе, воет и просить пощадить... Но выстрел – это скачок энергии, а скачок энергии моментально заинтересует Веголью.
Поэтому Кадмил, скрипя зубами, извлёк на свет мешочек афинских сов и помахал перед носом кивернета.
– Другое дело, – кивнул тот. – Ну, пойдём.
Он выгреб остатки винограда из миски, запихнул в рот, а миску вдруг швырнул в раба, попав тому точно в лоб. Полетели осколки. Раб повалился на спину, схватился за голову. Из-под пальцев потекла кровь: видно, рассекло кожу.
– Будешь знать, падаль, как жратву воровать! – гаркнул Тисанд. Подхватив кувшин, махнул Кадмилу: – Пойдём в трюм!
Кадмил спустился по кривенькой лестнице под палубу. Напоследок глянул на раба: не помер ли от начальственной ласки? Но раб не помер. Он сидел, взявшись за разбитый лоб, кровь заливала скулу, и во взгляде, обращённом вслед кивернету, было столько горячей ненависти, что хватило бы растопить ледяные горы Тартара.
– Ходи осторожней, – распорядился Тисанд. – Грязно тут. Коней возим часто.
Описать состояние трюма словом «грязно» было всё равно что назвать Олимп пригорком. Кадмил, в целом, представлял, как должно выглядеть место, где две-три недели кряду обитает табун лошадей, но полагал, что уборка по прибытии в порт назначения должна исправить ситуацию. Да только ситуацию никто, похоже, исправлять не собирался. Под сандалиями хлюпало. В воздухе было черно от мух, проклятые насекомые вились перед самым лицом и норовили забраться под одежду. За дощатой выгородкой натужно кашляли в несколько голосов гребцы: само собой, капитан и не думал выпускать их на берег.
Зазевавшись, Кадмил обо что-то запнулся и едва не грохнулся на днище, покрытое пахучей жижей. Мухи взвились вокруг беспокойным роем.
– Я же сказал – осторожней! – произнёс Тисанд так укоризненно, словно это Кадмил был виновен в том, что трюм загажен до предела. Оглянувшись, Кадмил увидел, что причиной его падения едва не стала походная наковальня, укреплённая на массивной колоде. Наковальня была вся позеленевшая и избитая, сверху валялись инструменты – молот и клещи. «Должно быть, здесь заковывают гребцов, – хмуро подумал Кадмил. – А тех, кто плохо себя ведёт, забивают в кандалы и отправляют драить палубу на солнцепёк, как того беднягу наверху. Интересно, много ли он украл еды, чтобы такое заслужить? Не иначе, спёр какую-нибудь плесневелую лепёшку. Да, наш друг Тисанд воистину ведёт себя, как тиррен. Как отборный тиррен».
На носу, где было почище, обнаружился закуток. Тисанд, втянув брюхо, протиснулся в дверной проём. Кадмил, брезгливо подобрав край тоги, переступил порог и очутился в тесной каморке, треть которой занимал объёмистый сундук, ещё треть – сам Тисанд, а оставшееся место вошедшему приходилось делить с утлым столиком.
Бородач приложился к кувшину, поставил его на столик и, пощёлкав огнивом, запалил подвешенную к потолку лампу. Завозился с верёвкой, что скрепляла петли на крышке сундука. Затем долго рылся в свитках, заполнявших сундучное нутро, при этом часто пуская ветры. Кадмилу было всё равно: нюх его, не справившись с ароматическим напором трюмного воздуха, утратил чувствительность.
– Нашёл! – Тисанд бросил на столик свиток. – Вот этот рейс. Сейчас глянем.
– Акрион, – сказал Кадмил. – Тот, кого я ищу. Его зовут Акрион, сын Ликандра.
Тисанд гулко расхохотался:
– Ещё скажи, как мамку его звали, ха-ха! Мы имён не записываем. Купят новые хозяева – назовут, как захотят. Ох, не могу, ха-ха-ха!
Он смеялся искренне, взявшись за бока. Лицо побагровело, живот под плащом ходил волнами. Кадмилу подумалось, что жезл, в общем-то, сам по себе отличное оружие, даже если из него не стрелять: достаточно засветить как следует этому жирному пердуну по башке.
– Если бы я платил тебе за смех, добрый человек, то уже разорился бы, – вежливо сказал он. – Но, хвала богам, я плачу за сведения, так что уж постарайся их как-то добыть.
– Ладно, ладно, – Тисанд хохотнул ещё разок, отёр пот со лба и развернул свиток. – Говоришь, он эллин? В тот рейс мы везли не так много эллинов, всего пятерых. Так... Один устроил драку по дороге, пришлось выпороть, а он и сдох... Двоих продали в бордель, но они ещё совсем мальчонки были, братья. Ты же одного искал? Ну, значит, не они. Так. Осталось ещё двое. Ага, вот: десять рабов продано ланисте Меттею Ацилию в Вареуме. Среди них пара тех самых эллинов. Оставшихся.
Он аккуратно свернул свиток:
– Больше ничем помочь не могу.
– Как выглядел тот, кого выпороли? – вдруг что-то встало поперёк горла, и засвербел проклятый рубец.
– Да как выглядел... не помню уж. Я его, признаться, хотел только поучить, но он, видишь, хилый оказался. Капитан мне за него тоже плетей всыпал.
– Черноволосый? Высокий? Глаза светлые? – Кадмил потёр занывший затылок и вдруг вспомнил ещё примету: – Короткий шрам вот тут, на ноге?