– А теперь, – говорит Марта, выколачивая трубку в чашку на подлокотнике кресла, – выкладывай, что там у тебя приключилось.
– Никто не пришел. Вот и все.
– Странно, – удивляется Бити. – Очень даже странно.
– А где ты бродила так долго? – хочет знать Марта. Шел уже пятый час. – Не ждала же ты все это время?
– Гуляла.
Сестры переглядываются. Ну конечно. Вот поэтому-то Кэсси и нельзя воспитывать ребенка. Ей лишь бы погулять. Марта допрашивает Бити про ее знакомую с авиазавода «Армстронг-Уитворт», где делают бомбардировщики.
– Там точно все без дураков было?
– Какие вопросы! Это же сестра Джоан Филпот. Она не может рожать, потому как…
– Потому как у нее нету мужа, – вставляет Юна.
– Был у нее муж, во флоте служил, да утонул на «Худе» [1]. Но дело не в этом. Что, она не могла себе другого моряка найти? Нет, у нее в двадцать лет матку вырезали. Джоан говорила, она от горя себя не помнила. И комнатку детскую ведь уже приготовила. Вообще-то она девочку хотела, но его тоже страх как ждала.
– Может, ты время ей не то сказала?
– В полдень, сегодня, на ступеньках у банка! Что я, дура совсем? Не верю я, что она не пришла. Сколько ты ждала, Кэсси?
– Долго.
– Это сколько?
– До пятнадцати минут первого.
– До пятнадцати? – кричит Бити. – Да она же могла задержаться! Хоть бы полчаса подождала!
– Самое малое, – поддерживает ее Олив.
И снова начинается галдеж – все судят-рядят, как долго положено ждать, чтобы отдать своего ребенка чужой женщине. Аида настаивает, что ради такого дела она бы и час простояла. Бити ей вторит. Ина предполагает, что Кэсси ушла из-под самого носа этой женщины. И кажется, только Юна и Эвелин считают, что четверть часа – это в самый раз.
Марта снова колотит палкой по угольному ведру.
– Надо договориться еще раз и отдать его. И думать нечего.
– Нет, – говорит Кэсси.
– Ну, тебе нельзя его оставить, доча, мы ведь все это уже проходили.
– Нет.
Сестры напоминают Кэсси, почему ей нельзя его оставить. Как-то раз она пропала на неделю, и до сих пор все только гадают, где ее носило. В другой раз ее привел домой в три часа ночи полицейский – наткнулся на нее, когда она бродила по руинам универмага «Оуэн-энд-Оуэн». Был случай с американскими солдатами – и что из этого вышло? А как-то ее пришлось снимать с крыши пожарной команде. А однажды она вылакала виски, которое муж Олив притащил из погребов Уотсона. Не говоря уж о той кошмарной ночи, когда бомбили Ковентри. Это можно не вспоминать. И так далее.
– Ну какая из тебя мать, Кэсси?
Кэсси заливается слезами. Кладет голову на стол и плачет.
– Попробую еще раз договориться, – тихо обещает Бити.
Марта держит малыша – ему всего семь дней – и пристально смотрит на младшую дочь. Еще не было случая, чтобы слезы подействовали на Марту. Но, ко всеобщему удивлению, она заявляет:
– Не надо. Поздно, поди, уже.
– Что-что? – вскидывается Эвелин.
– А то, – отвечает ей Марта, – что иногда люди опаздывают не просто так. Бывает, вроде как знак подается: мол, этого не делай.
– Да как она у себя дите оставит? – вступает старшая дочь Аида. Ей за тридцать, и поэтому она имеет право не соглашаться с решениями Марты. – О мальчишке-то подумай. Из нас никто его взять не сможет. А ты старенькая, с палочкой ходишь и все такое.
– Знаю: кому-то из вас его отдать – несправедливо будет, – соглашается Марта. – Мы ведь все это уже обговаривали. Зачем вам обуза? Сама покаталась, пускай и саночки повозит. Но одно хочу сказать. Ведь каждой из вас погано на душе, что мы уже второго ребеночка на сторону отдаем. Паршиво ведь? И мне муторно. Каждый божий день кошки на душе скребут. Так что, может, с грехом пополам справимся.
– Как ты это себе представляешь? – возражает Аида. – Да еще с моей астмой.
– Вместе будем его растить, – говорит Марта. – По очереди.
– Вместе? – вскрикивает Олив. – Как это – «вместе»?
– А вот так. Очень просто, – торжественно заявляет Марта, сжимает малыша в объятиях и щекочет ему подбородок.
Тут все сестры хором начинают возмущаться. Комната превращается в птичник, где все стараются друг друга перекричать. Кэсси вдруг замечает, что среди этого базара появляется Артур Вайн, муж Марты, отец всех девушек. Кэсси всегда была его любимицей, но на этот раз на его лице нет для нее улыбки. Он едва заметно кивает ей и не обращает внимания на остальных. Разрешение получено. Кэсси поднимает голову и беззвучно, одними губами, благодарит старика. Но ему не вынести этого галдежа. Он машет рукой и выходит. В конце концов, это бабье дело.
Марта в третий раз бьет палкой по угольному ведру, призывая всех к тишине.
– Ч-ш! – говорит она. – Тихо! Кто там за дверью?
Марте вечно «слышно», будто кто-то стоит за дверью. Сестры к этому уже привыкли. Они делают вид, что прислушиваются.
– Да никого, мам, – отвечает Бити.
– Правда, мам, – подтверждает Юна. – Никого там нет.
Марта снова грузно откидывается на спинку кресла под тикающими часами. Раз никого – то решение, кажется, принято.
2
«Никого там нет». А был ли там кто-нибудь когда-нибудь – этот вопрос всю жизнь будет не давать покоя Фрэнку. Именно так Кэсси назвала мальчика вскоре после того, как оставила его у себя. Не откладывая, потому что знала: раз у сына есть имя, то, любят его или терпеть не могут, – теперь уже его никому не отдадут. Фрэнк Артур Вайн. Почему Фрэнк, Кэсси не говорила, но Марта и все сестры догадывались. Единственным известным нм человеком по имени Фрэнк был крысолов – отставник, греховодник, который так и жил после бомбежки в полуразрушенном домике в конце улицы. А Артур – в честь отца Кэсси.
– Артур, значит? – фыркнула тогда Марта.
Что касается имен, она могла бы и не фыркать. Когда она только начинала упражняться, придумывая имена для дочерей – Аида, близняшки Эвелин и Ина, Олив, Юна, – ей и в голову не приходило, что на всех гласных может не хватить. Поэтому, когда родилась следующая, Марта принялась за согласные и назвала ее Беатрис. Потом, в 1924 году, подоспела Кэсси – плод беспечной и бурной ночи, когда праздновали приход к власти первого в истории страны лейбористского правительства.
– Хватит, – отрубил Артур Вайн, потрясенный плодовитостью жены. – Хорош по алфавиту ездить, ну его на хрен.
Ему казалось – не успеет он с намеком глянуть на жену, как она уже беременна. Как бы то ни было, после рождения Кэсси он больше к жене не прикасался.
– Придется конец молотком расплющить, – посетовал он собутыльникам в пивной «Салютейшн-Инн».
Он, конечно, пошутил, но про алфавит, должно быть, сказал вполне серьезно. Родилась Кэсси, и после этого Артур, и раньше-то сдержанный на язык, почти совсем замолчал. С женой он говорил только о самом необходимом, с дочерьми – и того меньше, а чтобы пообщаться, ему вполне хватало заглянуть в паб. На приставания Марты он сначала огрызнулся: мол, в доме и так восемь баб орут, хоть уши затыкай, – какой мужик тут не заткнется? Когда она принялась пилить его во второй раз, он ответил, что и без его слов тут достаточно чепухи мелют.
Ну что ж, раз ты этого хочешь – получай, решила Марта. Артур как бы онемел для нее, и за целый год они обменивались с ней полусотней слов, не больше.
Марте, которой нужно было печься о семи дочерях, было с кем поговорить. Пока Артур работал на ненавистном ему автомобильном заводе «Даймлер», на ее плечах лежала готовка, уборка, починка и другие дела, без которых не обходится ни в одном многосемейном хозяйстве.
1
Британский линейный крейсер «Hood», на котором в сражении 24 мая 1941 г. погибло и утонуло 1415 матросов и офицеров.