– Ну что, Фрэнк, утолил голод? – спросила Аида.
– Да, спасибо.
– Не «спасибо», Фрэнк, а «благодарю». Звучит не так вульгарно, правда, Гордон?
– Э-э-э-э-э-э… Ну, тебе лучше знать.
– Да, мне лучше знать. Фрэнк, ты куда?
Фрэнка застигли врасплох – он слезал со стула.
– Никуда.
– Прежде чем идти никуда, принято спрашивать, можно ли встать из-за стола, правда, Гордон?
– Да… э-э-э-э-э… Аида, не нападай на парня!
– А я и не нападаю. Вот вырастет – будет только благодарен, что его хорошим манерам научили. Фрэнк, я тебя не отчитываю, я стараюсь помочь тебе оправиться от этого кошмара в… как называется это ужасное место?
– Рэвенскрейг.
– Вот-вот. Можно представить себе, что там за манеры, да, Фрэнк?
– Да, тетя Аида.
Аида взяла салфетку и поднесла к глазам.
– Прости, Фрэнк. Я немного резко с тобой разговаривала, да? Когда я в таком настроении, Гордон называет меня старой калошей. Я сегодня старая калоша?
Гордон от души засмеялся. Аида расхохоталась тоже. Оба вдруг покраснели. Фрэнк смотрел то на одного, то на другую и тоже изобразил улыбку.
– Если я старая калоша, так мне и говори. Хорошо, Фрэнк? Скажи мне, что так и будешь говорить. Что ты скажешь? Как ты меня назовешь?
Фрэнк растерянно посмотрел на Гордона, который, обнажив синевато-багровые десны и показывая зубы, поощрительно кивал ему. Они затихли, в ожидании глядя на Фрэнка.
– Старая… калоша.
Аида с мрачным удовлетворением кивнула и положила салфетку на стол. Гордон тоже, казалось, был доволен. Короткая вспышка гомерического хохота миновала. Теперь всем пора было вставать из-за стола, даже без разрешения.
Гордон удалился, сказав, что ему нужно кое-чем заняться в каморке. Фрэнк проводил его взглядом. Он был наслышан о каморке Гордона и о том, что он там делает. Задняя часть их большого дома была отведена под погребальное ремесло Гордона. Он не был распорядителем похорон (из-за своего осунувшегося лика, зловеще напоминающего полуразложившийся труп, он облачался в черный саржевый костюм и надевал цилиндр только в случаях краИней нехватки людей), зато был искусным бальзамировщиком, и это началось с его неожиданного знакомства с профессией после бомбардировок Ковентри.
Тогда в этом была нужда, необходимо было срочно убирать с улиц города огромное количество трупов, и он быстро овладел всеми хитростями этого дела. Заднюю часть дома, где раньше практиковал зубной врач, он переоборудовал во временный морг и там на скорую руку готовил подобранные после налетов тела к поспешному захоронению. Он нашел работу, которая у него спорилась, из временной она превратилась в постоянную, а вскоре он получил официальное разрешение и стал заниматься этим профессионально. Заказы поступали из двух близлежащих похоронных бюро. Тела привозили к нему для подготовки, а потом их забирали и предъявляли скорбящим родным и близким где-нибудь в часовне.
Фрэнк обо всем этом в общих чертах знал. Он слышал, как Эвелин и Ина возражали против его переезда сюда, потому что он хорошо чувствует Духов.
– Не надо его отправлять в дом, откуда души покойных еще не отлетели, – доказывали они. – С его-то чувствительностью.
– Чушь! – отвечала на это Марта.
– Жуткое место для мальчишки, – говорила Олив.
– Все там будем. Это и есть правда жизни, – возражала Марта.
– Жуть это – одно слово! – перечила ей Кэсси.
– Научись смотреть правде в глаза, – теряла терпение Марта оттого, что ей приходилось отстаивать свое решение.
Итак, Фрэнк сидел и смотрел, как дядя Гордон направляется в тайнственную комнату в глубине дома. Гордон щелкнул за собой дверью мягко, но решительно – было в этом что-то зловещее. Чары рассеял голос Аиды.
– А теперь, можешь посмотреть в гостиной телевизор, – сказала она.
Телевизор! Фрэнк много слышал о телевизоре, стоявшем в доме у Аиды и Гордона. Телевизор появился у них еще в те времена, когда для всей остальной семьи он был сказочной роскошью. Фрэнк вспомнил, как телевидение обсуждалось всем домом в Рэвенскрейге. Все тогда согласились, что приход телевидения знаменует собой власть реакционных хищников, так как они будут эксплуатировать глупость масс для насаждения разной дешевки и показа низкопробных развлекательных зрелищ, чтобы отвлечь их от политического просвещения. Все сошлись на том, что необходимо будет со временем захватить телевидение в свои руки и самим руководить им. Но главное, они тогда говорили, что там показывают даже передачи с места событий, например футбольные матчи.
Реакционная капиталистическая гиена расположилась в углу комнаты. Она стояла тихо, но было в ней что-то грозное. Ее единственный глаз был закрыт. Большой ящик с зеленым окошком. Фрэнк задумался, не стоит ли сказать Бити и Бернарду, что гиена находится тут, в доме Аиды, что можно просто войти, взять ее и начать ею руководить. Он опустился в кресло перед телевизором с почтением, которое могла бы вызвать неразорвавшаяся бомба.
Гордон вернулся из каморки, широко улыбаясь. Он подошел к телевизору и включил его.
– Э-э-э-э-э-э, сейчас через пару минут нагреется. Лампы, понимаешь.
Наконец проявилось изображение мужчины, который в студии показывал каких-то мелких дрессированных животных. Но передача скоро закончилась, и импозантная молодая дама сделала объявление. Они захватили самый конец «Детского часа» на Би-би-си.
– Это Дженнифер Гей [30], – сказала Аида голосом, слегка осипшим от восхищения. – Правда ведь, она прекрасно говорит?
Фрэнк прислушался. Он слышал и других людей, говоривших так же.
– Точно как в Рэвенскрейге! – выпалил Фрэнк. – Точь-в-точь!
– Неужели? – Аиде не очень-то хотелось пятнать светлый образ Дженнифер Гей сложившимися у нее представлениями о коммуне, жившей в беззаконии.
– Ну да, – сказал Фрэнк, продолжая слушать. – Она говорит «детский час», а не «децкий», как мы. Потом она говорит «наверное», а мы – «наверно»
– Вот как!
– Да. Как в Рэвенскрейге. И еще она говорит «пожа-алуйста», а мы – «пожалста».
– Угу.
Фрэнк хорошо улавливал разницу.
– Мы говорим «щас», а она – «сейчас».
– Н-да.
– А вот – она сказала «Саттон-Кьюлфилд», а у нас говорят – «Коулфилд».
– Фрэнк, я думаю, ты привел достаточно примеров, чтобы мы поняли, как говорят в Рэвенскрейге, – сказала Аида.
Получив по заслугам, Фрэнк стал смотреть дальше. Пошла заставка. Под флейту и струнные чьи-то руки лепили что-то из глины на гончарном круге. Это продолжалось несколько минут.
– Здорово! – сказал Фрэнк, когда эпизод закончился.
Стрелки часов, похожие на крылья летучей мыши, в сопровождении звуков арфы отсчитали убывавшие секунды до следующей передачи. На экране появился трактор, боронивший поле. Программа называлась «Фермер». На ее содержание указывал и субтитр: «Для тех, кто живет на земле». Тоже интересно, подумал Фрэнк, жалко только, Том с Юной этого не видят.
Только было Фрэнк решил, что не такая уж она и плохая, эта реакционная гиена-телевидение, как увидел кадры, вдруг обеспокоившие его. В передаче о сельском хозяйстве среди прочего один фермер рассказал, как, вспахивая поле, чуть не сломал плуг – в земле оказалось полно ржавых снарядных осколков и кусков самолета, рухнувшего на его поле во время войны. Засевшие в земле металлические обломки продолжали мешать работе, несмотря на помощь Военного министерства, предоставившего на время металлоискатель. Посмотрев этот репортаж, Фрэнк задумался.