Выбрать главу

– Хорошая! Мама, ты хорошая! – стал возражать Фрэнк, которого сейчас больше волновало состояние матери, чем то, что она рассказывала.

– Нет, я дура, идиотка, на меня находит, но, знаешь что, Фрэнк? Я умею любить сильнее всех в мире. Тебя люблю, и сестренок моих, и маму – бабушку твою. Люблю. И никогда ничего не сделаю против твоего желания. В общем, я тебя сюда привела, чтобы спросить кое о чем. Про Джорджа из Рэвенскрейга.

– Угу.

– Он ведь тебе нравится?

– Угу.

– В общем, Фрэнк, он предложил мне выйти за него замуж.

– Угу.

– Джордж хочет, чтобы мы поженились, и обещает о нас с тобой заботиться. Он сказал, ему все равно, с приветом я или нет. Сказал, будет у нас свой дом в Ковентри, будет, говорит, тебе хорошим папой, любить тебя будет, как будто ты ему настоящий сын.

– Я знаю, мам. Я все это знаю.

– Как знаешь? Что ты этим хочешь сказать?

– Джордж просил у меня разрешения жениться на тебе.

– Правда?

– Да. Еще в Рэвенскрейге. У нас с ним урок был, он мне про Карла Маркса рассказывать собирался, но вдруг как завел – все про любовь да про любовь. Я, говорит, книгу пишу, а если рукопись купят, предложу, говорит, маме твоей замуж за меня выйти, и тогда мы сможем жить вместе. Ну, а я ему говорю – нормально, мол, хорошо придумано, в общем, книгу у него, видать, купили.

– Так ты не против, чтоб мы поженились?

– Я за. Он человек порядочный. Так что я ему уже разрешил. Он, правда, просил пока об этом не болтать. Все нормально, мам. Он мне нравится.

– Правда-правда?

– Правда-правда.

Кэсси заплакала и обвила Фрэнка руками. Фрэнк немного отстранился, стесняясь посторонних глаз. Не очень-то уютно стоять на ступеньках банка в самом центре города, когда на тебя все пялятся.

– Мам, на нас смотрят, – с недовольной ноткой в голосе сказал он.

В ту минуту, когда Кэсси, плача, обнимала Фрэнка на ступеньках банка на Бродгейте, Марта сидела со своим ежедневным стаканом крепкого темного портера, разрешенного ей Государственной службой здравоохранения. Не все врачи общей практики проявляли такую мудрость, но у доктора Марты ее хватило. Зная весь букет ее недугов, он часто дивился, как хорошо она держится.

Марта отхлебнула черного пива и тыльной стороной руки вытерла с верхней губы густую пену. Портер успокаивал желудок, приводил в порядок мысли. В последнее время ее мучила одышка, за день она очень уставала. Она поставила стакан на низкий столик рядом с собой и откинулась на спинку кресла.

В доме было тихо. Теперь, когда Бити ушла, а Кэсси приняла предложение этого чудного, но порядочного и смешного парня из Оксфорда, Марта знала, что эта тишина – надолго. И это не слишком радовало ее.

Она сидела, над головой шипел неизменный маятник часов. Марта задумчиво смотрела на стакан с пивом, на пузырьки, все еще всплывавшие на поверхность. Тут в дверь постучали.

Постучали совсем негромко. Дверь не затряслась. Легонько пробарабанили костяшками пальцев по дереву, почти выбив ритм: тук-тук, тук-тук-тук. Марта вздохнула и с усилием стала подниматься из кресла.

Она медленно шла к двери. Не успела она отодвинуть полог, как постучали снова.

– Иду, иду, – выдохнула Марта.

Несмотря на позднюю осень и почти зимнюю

стужу, человек, стоявший на пороге, был в рубашке с короткими рукавами. Это был какой-то замухрышка: низенький, нечесаный и небритый. Кожа у него была смуглая, даже какая-то задубевшая. Марта решила, что он цыган или бродячий торговец. Держался он вполне дружелюбно.

– А я к вам, – улыбаясь, сказал он. – Пришел траву покосить.

Рядом с ним стояла старая ржавая ручная газонокосилка. Вид у нее был довольно жалкий. Марта решила, что бедняк так подрабатывает. Он кивнул на газонокосилку.

У Марты был травяной пятачок на заднем дворе, но уже почти пришла зима, трава давно не росла.

– Траву покосить? Не поздновато ли? Зима на носу. Вы откуда?

Человечек печально и ласково смотрел на нее.

– Работу ищу.

Натянутая улыбка быстро сошла с его лица.

– Не нужно мне, – сказала Марта.

Маленький незнакомец чуть подвинулся к ней.

– Я платы не возьму.

У Марты кровь в жилах застыла.

– Нет, нет, – сказала она, отступая. – Не хочу я этого слышать.

– Мне жаль, – сказал гость. – Но я должен был сказать.

И он придвинулся еще чуть-чуть.

– Извините.

Марта быстро закрыла перед ним дверь. У нее перехватило дыхание, комната закружилась. Она еле дошла до кресла и тяжело рухнула в него, задев стол и опрокинув стакан. Темное пенистое пиво пролилось и впиталось в толстый ковер у камина.

37

Свадьбу Кэсси и Джорджа, о которой все узнали с удивлением и восторгом, решили сыграть вместе со свадьбой Бити и Бернарда. Получалось и дешевле, и веселее: Джордж был шафером у Бернарда, и наоборот. Женихам не надо покупать еще по костюму, не надо два раза собирать гостей – все равно их список был бы почти одинаковым, – и марафон по приготовлению сэндвичей с огурцами и лососевым паштетом можно устроить всего один раз.

Церемония бракосочетания должна была состояться в городском загсе, и по этому поводу не обошлось без разногласий. Аида, Ина, Эвелин и Олив были возмущены тем, что сестры отказались от венчания в церкви. Юна снова и снова принималась им объяснять:

– Послушайте, они же все – чертовы коммунисты, на что им церковь?

– Извини, Юна, но я не коммунист, – поправил ее Джордж. – Я чертов синдикалист.

– А мы, между прочим, социал-демократы, – добавила Бити.

– Ну а ты кто, Кэсси? – полюбопытствовал Уильям.

– Я – вольный дух неоанархизма, – беззаботно сказала Кэсси. – Так Джордж говорит.

– Понятно, – подмигнул Уильям Тому. – Тогда все на мази.

Но спор окончился ничем в основном потому, что все чувствовали: важно (хотя кому-то и не очень понятно) уже то, что Бити и Бернард вообще решили расписаться. Оба прямо всем говорили, что брак – это лицемерие, он – ненадежен, и то, что они внезапно поддались буржуазным предрассудкам, удивило всю семью. Правда, семья не слышала разговора, состоявшегося у Бити с Мартой.

Это произошло вскоре после «странной встряски», из-за которой Марта свалилась в кресло и пролила портер. Бити сидела с Мартой и рисовала ей гротескные образы некоторых членов горсовета.

– Мам, как свиньи у корыта. Какая там политика, им лишь бы карманы набить.

– Да, политика и личное – оно перемешано, – сказала Марта, посасывая трубку, и вдруг спросила: – Тебе там от них, наверно, отбою нет, а?

– Это точно. Деваться некуда.

Бити стала любимицей прессы. Молодая женщина в Совете, красавица, возмутительница спокойствия – чем не клубничка? Обзоры местной политической жизни стали пользоваться большим спросом у читателей. Бити величали по-разному: Большевичка Бит, Бити-Боудика, Валькирия Вайн. Ее пламенные речи подробно и восторженно пересказывал в «Ковентри Ивнинг Телеграф» по уши влюбившийся в нее молодой репортер.

– А ты ребеночка ждешь, – сказала Марта. – Так что скоро поутихнут про тебя.

– Мам, ты к чему это?

– Я говорю, когда узнают, что ты не замужем. И с дитем. Новость быстро разлетится. Но ты все правильно делаешь. Пока молодая, покажи себя. Не вечно же в политике быть. Бити, помоги мне встать. Всю спину скрутило.