----------
Воодушевленная успехами революции, Аринушка думала и дальше петь и танцевать. Однако новая власть была гораздо серьезней прежней, и партийные работники быстро превратили свадебную девушку в женщину для удовлетворения их суровых коммунарских желаний. Она родила девочку, названную, в духе того времени, Октябриной Кимовной, - ее отцом считался в некотором смысле огромный интернациональный коллектив революционной молодежи, - и к этому бойкому чаду мирового пожара со временем и перешел изумруд.
Октябрина Кимовна хорошо проводила дни и годы на партийной работе и более или менее случайно родила дочь Искру, повторившую опыт ее собственного зарождения, ибо полетел сей сверкающий эмбрион не иначе как от пламени многих функционеров, столкнувшихся лбами над распростершимся в служебной неге телом идейной Кимовны. Искра, сверкнув в младенчестве, заметно, однако, впоследствии переменилась и как будто даже сдала. До двадцати с лишком лет она была самой сонной и унылой девушкой Торжка, в своей тоскливости даже удушливой, как угарный газ. Но как внедрилась, по народному разумению, рыночная экономика, она внезапно пробудилась, расцвела и заимела собственный бизнес, все чудеса и прелести которого здесь описывать не место. Между тем, в силу абстракций, правивших бал в голове Октябрины Кимовны, изумруд Коровина постепенно словно бы утрачивал плоть и приобретал чисто символический характер. Женщина помнила, что по завету должна отдать камень народу, как только отечество окажется в опасности. Однако Октябрина Кимовна не находила опасность достаточной ни когда ее партийные дружки вели страну к развалу, ни когда им на смену пришли дельцы вроде Искры. Какую-либо самостоятельную роль Октябрина Кимовна перестала играть на общественном поприще, но жилось ей под крылом разбогатевшей дочери совсем не плохо.
Таковы были потомки Коровиных. Среди же потомков градоначальника Песковского особо выделялся дядя Леша, самый пылкий борец за права истинно пролетарских трудящихся города Торжка. Он ораторствовал на всех митингах, а когда митинга не было, просто становился на главной городской площади и грозно распевал зажигательные песни, подразумевавшие бросок рабоче-крестьянской громады в последний бой, пусть даже и на верную гибель. Видя, однако, что одними речами и песнями дела не поправить, он купил автомат, намереваясь расстрелять зажравшихся Коровиных. Накануне покушения он собрал тех Песковских, которые разделяли его взгляды, и, расправив могучие плечи и поглаживая блестящую лысину, сказал им:
- Хватит терпеть издевательства над простым народом! Блин! Тысячу лет всякие там Коровины угнетали его. А завтра я положу этому конец! Я всажу каждому по пульке в их гнусные животы! Да, я террорист. Я объявляю революционный террор!
В предчувствии триумфа своего правого дела, даже если ему лично оно не принесет ничего, кроме мучительно-героической смерти, дядя Леша засучил руками и затопал ногами в пол. Один безвестный его родич, чтобы тоже как-то принять участие в борьбе, на ходу, прямо на этом важном и немножко горячечном собрании, набросал портрет дяди Леши, изобразив его попирающим толстой ногой некую лубочную гидру контреволюции.
- Хорошо бы наконец и отобрать у них изумруд, - осторожно подал голос еще кто-то из этой массы единомышленников. - У них отнять, а народу, глядишь, отдать.
- К черту изумруд! - отрезал дядя Леша. - Не мелочись! Мы сражаемся за правое дело, а не ради обогащения.
- Но деньги и драгоценности не помешают ни при какой борьбе, - гнул свое тот же голос. - Иметь их - это совсем не мелочно и не суетно.
Дядя Леша подвел итог этому маленькому спору:
- Моя цель - расстрелять Коровиных, пьющих кровь простого народа. А что будет с изумрудом, меня не интересует.
На следующий день, устроив в узком переулке засаду, которую пометил большим, развевающимся на ветру красным стягом, он обстрелял из автомата машину Коровиных и попал под следствие, вскоре признавшее его невменяемым. Борца с социальной несправедливостью отправили в дом умалишенных. А вот как обстояло дело с матерью и дочерью Коровиными: их машина, над которой испуганная выстрелами Искра потеряла управление, на полном ходу врезалась в деревянный забор, но ни та, ни другая из женщин по-настоящему не пострадала. Веером пущенные террористом в воздух пули не причинили им ни малейшего вреда. Правда, Октябрина Кимовна после этого печального случая стала маленько чудить. Все ей теперь как будто чего-то не хватало, и успехи дочери больше не радовали ее. В конце концов она поняла, что так томит и тревожит ее: отечество в опасности! Иначе не объяснишь те выстрелы на утренней улице, которые едва не стоили ей и дочери жизни.
Следовательно, пришло время расстаться с изумрудом, отдать его народу, чтобы тот имел средства для борьбы со своими внутренними и внешними врагами. Но когда Октябрина Кимовна, набравшись мужества, рассказала о своем решении дочери, Искра громко рассмеялась.
- Мама! - воскликнула она, корча родительнице дурашливые гримаски на своем прелестном личике. - Я никогда не была в восторге от состояния твоего рассудка, а сейчас оно меня вовсе удручает. Поздно ты вспомнила о своем изумруде, я уже давно использовала его. Протри глаза и оглянись! Откуда все это наше богатство, прекрасный дом, мной построенный, откуда, на какие шиши возник мой бизнес? Все благодаря ему. И это при том, что он оказался фальшивым.
- Фальшивым? - закричала Октябрина Кимовна, и ее взгляд на историю изумруда, рода Коровиных, а заодно и всего человечества сузился до сугубо пессимистического.
- Да, мама, фальшивым. А где настоящий и существует ли он вообще, я не знаю. Выкрав для собственных нужд твое сокровище - я как раз задумала начать собственное дело - я отправилась к одному знатному ювелиру, и он вынес жестокий приговор: подделка! Я была в отчаянии. Не скрою, у меня было искушение этим никому не нужным хламом раскроить тебе череп. Но вот я очутилась среди дельцов, у которых надеялась получить кредит, и что-то побудило меня как бы невзначай вытащить камень из сумочки и повертеть его в руках. Я играла им, задумчиво его рассматривала. И все это как будто по рассеянности... А дельцы словно остолбенели. Им ведь и в голову не приходило, что камешек фальшивый. Он выглядит совсем как настоящий. Они без всякого сопротивления выдали мне кредит, а с тех пор меня овевает слава человека, которому есть что закладывать. Все поверили в меня, все были готовы давать мне баснословные суммы, стоило мне шевельнуть пальцем. Я пошла в гору. Так-то, мама... С паршивой овцы хоть шерсти клок. Впрочем, клок вышел изрядный, согласись.
Спрятав лицо в ладонях, Октябрина Кимовна горько вздохнула. Душа ее плакала оттого, что люди, давшие ее дочери кредит, так жестоко и глупо обманулись и история выходила некрасивая, не из тех, что бодрят сердце и дарят отрадный отдых уму. Могло ведь быть все иначе. И куда как красивая и благородная нарисовалась бы картина, когда б Искра, вздумавшая поиграть, вздумавшая поставить на кон, можно сказать, честь своих предков, всей своей семьи, вытащила из кармана настоящий изумруд. Но это счастливое "иначе" не удалось в их жизни матери и дочери. Не удалось потому, что они пали жертвами обмана. Мир ужасен, и в нем нет места для счастья честных, скромных и доверчивых людей.