В результате оказывается, что он увидел морскую черепаху. Черепаху! Ах ты, Господи, радость-то, какая!
Я решаю уйти в каюту. Там, пожалуй, еще скучнее, но мама хоть не станет убеждать меня, что я классно провожу время.
Но тут что-то останавливает меня. Я уже протиснулась мимо капитана и взялась за ручку двери, как вдруг замечаю кое-что. Не какую-то дурацкую черепаху, а, как бы это сказать, ничего. Впереди сплошная темнота. Море кажется черным и блестящим, а небо внезапно покрывается тяжелыми тучами. Ну, отлично. Только шторма нам и не хватало.
Я поворачиваюсь к капитану и вижу, что он сдвинул фуражку на затылок. Он трет глаза.
— Что это? — спрашиваю я, подходя.
— Посмотри! — он указывает мне на окошечко прибора, в котором, сменяясь с бешеной скоростью, скачут цифры.
— Что это значит?
Капитан, склонившись над прибором, рассматривает цифры.
— Они должны оставаться примерно одинаковыми. Наверное, контакт отошел.
— А это? — я показываю на компас. Стрелка в нем вертится как сумасшедшая.
Капитан утирает фуражкой внезапно выступивший пот. Крупные капли стекают у него по лбу.
— Не понимаю, что происходит, — бормочет он дрожащим голосом. — Так уже было однажды. Это… Нам надо убираться отсюда!
Яхта направляется во тьму. И, сама не знаю почему, но я вдруг вспоминаю один текст, который мы читали на уроке английского, про Бермудский Треугольник. Он назывался «Океанское кладбище», и в нем говорилось про разные корабли, которые заплывали в Бермудский Треугольник и исчезали навсегда.
Неужели мы попали в Бермудский Треугольник?
Я оборачиваюсь к папе. Он по-прежнему смотрит в бинокль, но в другую сторону.
— Пап!
— Подожди минутку, может, сейчас еще появится.
— Пап!
Он опускает бинокль.
— Что такое?
Я показываю вперед, на тьму. Мы все ближе и ближе. Нас как будто на веревке тянут туда, к черной и неподвижной воде.
Папа поворачивается.
— Да… что это?
Мы зачарованно наблюдаем, как яхта все быстрее и быстрее скользит в сторону стеклянной черноты.
Я не замечаю, как мама выходит на палубу. Просто в какой-то момент она оказывается рядом. Яхта на полной скорости кренится на бок.
— Мы утонем, — произносит вдруг мама. Почти спокойно.
— Только через мой труп! — Схватившись за штурвал, капитан резко поворачивает его. Но ничего не меняется. Лицо капитана наливается кровью. — Держитесь! — вопит он.
Нас стремительно, как железную стружку к магниту, тащит к неподвижной черной воде. Брызги веером осыпают палубу. Яхта все больше кренится, потом начинает раскачиваться.
Мама упала на колени. Капитан хватается за штурвал. Я, вцепившись в мачту, тяну руку к маме.
— Держись за меня!
Вода обжигает мне лицо. Яхта почти легла набок. Мама тянется ко мне; наши пальцы соприкасаются, но она тут же съезжает вниз по палубе.
— Морин! — папа бросается к маме на помощь.
Держась одной рукой за перила, он другой рукой обнимает маму. Наконец-то. Но я представляла эти объятия в несколько иной обстановке.
Капитан что-то кричит. Он крутит штурвал во все стороны, но без всякого результата. Не слышу, что он там орет. Кажется, я тоже ору. Не слышу, что. Нас заливают волны. Яхта мчится на стеклянную поверхность мачтой вперед; дно корабля практически торчит из воды наружу.
Темнота, вода, крики, вопли. Мы сейчас умрем! Неизвестно где, совершенно одни. До чего же дурацкая смерть. Закрыв глаза, я жду, когда яхта врежется во тьму.
И она врезается.
Или начинает врезаться.
Мы уже висим на волоске, когда яхту внезапно начинает трясти. Потом она выравнивается. Что происходит? Она вся качается, и кругом вода, и я вся насквозь мокрая, но мы поднимаемся. Мы не умрем! Мы спасены! Все будет…
Но тут я вижу папино лицо — серое и постаревшее лет на тридцать. Он смотрит куда-то мне за спину.
— Только не говори, что там еще одна черепаха, — прошу я дрожащим голосом.
Тут яхта снова опрокидывается на бок, а я падаю на пол. И тогда я вижу его, поднимающегося из воды. Кто это?
Сначала появляются огромные бивни, загнутые кверху, точно сабли. Под ними — длинное-длинное серо-зеленое шишковатое туловище. Оно выше мачты. Оно почти заслоняет солнце. Меня охватывает жуть. По бокам туловища толстыми лунами выпирают большущие белые глаза. О Боже!