Всё было хуже, чем я ожидал; двадцать страниц потерялись, а другие пятнадцать Боуден Бонифацей превратил своим огнём в неразборчивое месиво.
- Пусть улей ос жалит его глаза! - прошипел я. - И да поперхнётся скорпионом эта проклятая арфистка!
- С мудрецом это можно устроить, - слова произнёс не один голос, а тысяча — глубоких и скрежещущих, как точильный камень. - А с ведьмой — вряд ли.
Я поднял взгляд, чтобы увидеть ухмылявшийся череп напротив. В его глазницах горели два чёрных солнца, багровая плёнка обтягивала кости лица, чёрный язык болтался между зубами, а тело было копошащейся массой вен и сухожилий.
- О могучий! - я задрожал, поскольку в присутствии Цирика воздух всегда становился холодным как лёд. - Ты наблюдал?
Единственный не удостоил меня ответом.
- Руха — одна из любимчиков Мистры. Если я трону её хоть пальцем, начнётся война богов — и ты прекрасно об этом знаешь. Так почему продолжаешь просить?
- У каждого смертного есть мечты, о Могучий.
- Я уже сделал тебя моим серафимом. Чего ещё тебе желать?
Я вздрогнул от его резкого тона.
- Ничего, Высочайший. Я прошу лишь служить вам, - и тут проклятое заклинание Мистры заставило новые слова возникнуть внутри меня и сорваться с моих уст. - Хотя я не могу понять, почему мне нельзя служить вам с достойной трапезой в животе и пригоршней золотых бисенти в кошельке.
Глаза Единственного стали горячими, как чёрное пламя.
- Я прощаю тебя, но лишь потому, что ты не властен над своим языком.
- Благодарю вас, Могучий.
Я склонил голову, принимая милосердие Единственного, ведь серафиму прежде остальных не следует беспокоить своего бога такими мелкими просьбами.
- Я больше не позволю этой идее очернить мои мысли.
В это мгновение из ниоткуда появился хозяин и поставил перед Единственным кружку сладко пахнущего эля и блюдо с жареным фазаном. Я был изумлён, поскольку единственным мясом, которое мне здесь подавали, были черви в моей каше.
Единственный посмотрел на хозяина, стоящего у стола, как любопытный ребёнок.
- Ты ожидаешь от меня платы?
- Никогда! - мужчина устремил на меня взгляд своих скаредных глаз. - Я запишу трапезу на счёт Малика.
Я был слишком потрясён, чтобы возражать, поскольку много лет не обонял такого вкусного аромата — а в последние дни поглощал только кашу. Но нельзя было приступать к трапезе прежде своего бога; я держал руки на коленях и ждал его приглашения.
Цирик разорвал фазана на две части и начал поглощать свою половину, хрустя косточками. Я устремил взгляд на оставшееся и несколько раз причмокнул, но Единственный ничего не заметил.
- Представление, которое ты устроил в издательстве, стало для меня проблемой, Малик.
Между голыми зубами Единственного и по его костистому подбородку потёк сок фазана.
- Мудрецы Огмы начали записывать собственную версию моего суда. Они тебя опередят, если не опубликуешь свою книгу в ближайшее время.
- Простите моё невежество, о Могучий, ведь я обладаю предусмотрительностью осла и разумом овода, но какая вам разница? Никто не поверит их лжи, прочитав моё великолепное изложение.
Единственный закатил свои чёрные солнца в глазницах.
- Правда работает не так, Малик.
- Разве? - для меня это было откровением, поскольку сияние правды Единственного всегда ослепляло меня. - Но ведь факты есть факты!
Цирик покачал головой.
- Допустим, ты идёшь вдоль ручья и находишь алмаз размером с кулак. Что он для тебя означает?
- Целое богатство, конечно же.
- Но если алмаз найдёт маленький мальчик, он может выбросить его в реку. Для него это просто камень.
И тут Цирик начал поглощать вторую половину фазана. Я позволил стону сорваться с губ. Но в своей бесконечной милости Единственный проигнорировал это оплошность и продолжил есть.
- Тот, кто говорит первым и как можно громче, и определяет, что правда, - сказал Цирик, продолжая жевать, чтобы я увидел напрасную трату всей этой пищи, сгнивающей у него во рту. - Ты должен опубликовать своё изложение раньше, чем жрецы Огмы закончат своё.