Те их тоже увидели, навстречу поскакали, остановились чуть поодаль. Шестеро рейнджеров их было, все с револьверами да винтовками.
— Ба! Да это же Пепе Гонзалес собственной персоной! — один из рейнджеров прокричал.
За оружие все похватались.
— Дайте нам пройти! Мы сейчас развернёмся и в Мексику уйдём! — Пепе кричит.
Кабальерос между собой переглянулись опять. Не бывало ещё такого, чтоб хефе каких-то рейнджеров напугался.
— За твою мексиканскую башку в Сан-Антонио пять сотен дают! Хоть за живого, хоть за мёртвого!
А Пепе молчит, только лошадь его всё ногами переступает. Прищурился, в лица их вгляделся, а лиц не видать — чёрные все на фоне солнца. Сплюнул в песок, курки взвёл на дробовике, лошадку пихнул в бока.
— Vamos! — заорал, на рейнджеров помчался, и кабальерос все за ним.
Пальба началась, и рейнджеры стрелять начали. Все друг другу навстречу понеслись, из всех стволов свинцом поливают. Мигелю в живот попали, он с коня свалился, с Хавьера шляпу выстрелом сбили. Но рейнджеров меньше было, да и драться не шибко хотели они. Одно дело — из укрытий да окон стрелять, и другое совсем — в чистом поле схватиться. Двое упали, остальные врассыпную бросились. Парни по ним из винтовок стреляли, но всё мимо.
— Победа! — Пепе расхохотался дьявольски, с лошадки спрыгнул.
Стычка быстрая была, стремительная, но крови пролилось изрядно, счёт равный вышел. Два рейнджера и два кабальеро. Пепе к одному рейнджеру подошёл, ногой его перевернул и обомлел. Руки сами за дробовиком потянулись.
Лицо знакомое, хоть и в крови, бледное, глаза рыбьи остекленели уже. Гринго, тот самый. Пепе его из тысячи бы узнал.
Хавьер к нему подъехал, в седле наклонился.
— Ты чего, хефе? — говорит.
— Гринго, тот самый, — Пепе отвечает.
— Так не похож ведь.
И впрямь, Пепе глаза протёр, и вовсе не похож. У этого бородка, нос кривой, поломанный, оспины. Да и по комплекции другой совсем.
— Привиделось, что ли, — Пепе буркнул, перекрестился на всякий случай.
— Поехали, а то рейнджеры с подкреплением вернутся, — Хавьер сказал.
Мертвецов оставить пришлось, только деньги с оружием забрали, да значки с рейнджеров поснимали. Мигелю даже гитару его оставили. Дальше поехали уже всемером.
От законников оторвались, снова от проезжих трактов и дорог подальше в прерию ушли, на запад. К вечеру наткнулись на какое-то ранчо, стало быть, эту ночь можно и на мягкой постели переночевать. Всей бандой в гости пожаловали, у крыльца гарцевать стали.
Хозяин вышел, с ружьём наперевес, пригляделся. Против семерых шансов маловато, но всё равно встал, двери собой заслонил.
— Вы кто такие?! — спросил на английском.
Пепе вперёд выехал, шляпу приподнял.
— Прохожие мы! Переночевать пусти!
А хозяин на них смотрит. Кабальерос все верхом, за кобуры держатся, у одного шляпа прострелена, четыре лошади под сёдлами, но без всадников. И дураку ясно, что бандиты. Ружьишко опустил.
— Коней вон там привяжите, — рукой показал.
В дом заглянул на минутку, пока кабальерос лошадей привязывали да рассёдлывали, обратно вышел, всех в дом позвал.
Пепе первым вошёл. А там уже и ужин на столе, и приборы на двоих. Хозяин сам за стол сел, ружьё рядом поставил, Пепе себе каши первому положил, за еду принялся. Там и остальные подоспели.
Вскоре и виски на столе появилось, и карты. В покер стали играть, на деньги. Хозяина ранчо тоже звали, но тот отказался наотрез, сел только в углу тихонько.
Пепе на улицу вышел, воздухом подышать, карты он недолюбливал. Стемнело уже к тому времени. Пепе сигару достал, спичкой чиркнул, и замер вдруг. Возле изгороди — силуэт чёрный, будто человек прислонился и ждёт стоит. Пепе спичку бросил, за обрез схватился, вскинул, курки взвёл, тот даже не шелохнулся. Оно и понятно, мёртвому никакая пуля не страшна.
— Выстрелю, — Пепе только просипеть смог.
Гринго ничего не сказал. Пепе из обоих стволов пальнул, а из изгороди только щепки полетели, да три вороны вверх взмыли, будто и не было там никого. И только Пепе дробовик переломил, чтоб перезарядить, в доме стрельба началась и тут же стихла.
Пепе ворвался туда, обрезом из стороны в сторону поводил, глядит, парни все друг друга перестреляли, и хозяин с простреленной головой лежит. Хавьер один только сидит, руку бинтует, скалится. Заметил его, ухмыльнулся.
— Мухлевали, суки, — прошипел.
Пепе обрез опустил, виски отпил прямо из бутылки. Всё равно в горле сухо было, как в пустыне Чиуауа.