— Спасибо, мистер Эджертон, — янки сказал, а Боб только плечами пожал, будто и ответить нечего.
А сам приглядывался. Странный был этот янки, хоть и платил изрядно. Саквояж свой так из рук и не выпускал почти, а если и выпускал, то между ног себе ставил, или сверху на него садился, а ночью вместо подушки его использовал.
Дальше поехали медленней, Гораций всё в бинокль смотрел, будто искал чего. И ведь не на дорогу смотрел, а всё на склоны и долины. А Боб наоборот, на дороге всё внимание сосредоточил, а всё равно опасность проглядел.
Ехали они по тропе, янки впереди, за ним малец, потом лошадь вьючная, а Боб в хвосте. Кусты затрещали, на дорогу трое оборванцев выскочили с обрезами, в янки стволами тычут.
— День добрый, мистер! — один говорит.
— Тут дорога частная! — другой говорит.
А третий ничего сказать не успел, потому что Боб револьвер достал. Взвёл, пальнул. Взвёл, пальнул. Взвёл, пальнул. Замер, прислушался, пригляделся. Может, четвертый выскочит. Не выскочил, стало быть, можно и револьвер убрать. А янки только в саквояж вцепился обеими руками, и даже понять ничего не успел.
Боб спешился не торопясь, захромал к мертвецам, в лица посмотрел. Двоих знал — братья Кроуфорды, а третьего раньше не видел. Карманы обшарил, на обочину всех троих оттащил, Гораций с сыном глядели только. Тридцать центов всего нашёл, но и то — хлеб.
— Поедемте, мистер Портер, — хмыкнул он, снова забираясь в седло. — Нечего на них время терять.
— Не по-христиански… — пробормотал янки.
— В живого человека обрезом тыкать — тоже не по-христиански, — возразил Боб, и мертвецов оставили как есть.
На следующем привале, когда сели ужинать, янки со своим саквояжем к Бобу подсел, тот как раз револьвер снаряжал.
— Мистер Эджертон, я ведь вас так и не поблагодарил, — чуть смущаясь, сказал янки.
— Пустое, — отмахнулся Боб.
Подумаешь. Для того и наняли.
— Вы ведь нам жизни спасли! И мне, и Вергилию! — Портер не знал, что сказать, и только ручку саквояжа теребил.
Боб вдруг и сам засмущался, раскраснелся. Похвалу принимать он не умел и не любил. Вдруг вспомнил, как генерал Брэгг его и ещё трёх товарищей в капралы произвёл.
Гораций снова свой саквояжик открыл, Боб снова блеск увидал, краем глаза.
— Это вам, мистер Эджертон, от меня и моего сына, — янки протянул ему ещё одну пачку долларов.
— Не стоит, — попытался возразить Боб, но янки оказался настырным, и доллары сам в руку ему вложил.
— Храни вас Господь, мистер Эджертон, храни вас Господь.
Боб только пожал плечами, убрал деньги, не глядя, и продолжил возиться с револьвером. Кольт у него был старый, довоенный, и заряжался долго — порох, капсюль, пуля, всё раздельно, в отличие от новомодных «Миротворцев». Но как говорил его командир — чем меньше у тебя выстрелов, тем точнее ты будешь стрелять, и Боб всегда это правило помнил. В войну, бывало, какой-нибудь дурак за пару секунд все пули выпустит в белый свет, а зарядить уже не успевает. И всё. А Боб себя дураком не считал.
Следующим утром двинулись дальше. То поднимались в горы, то спускались в долины, янки всё в бинокль глядел, а парнишка в блокнот карандашом записывал. Боб в этих местах не бывал, а потому особенно насторожился, мало ли кто в такой глуши повстречается. Но кроме тех Кроуфордов больше никого и не встретили.
Наконец, встали лагерем у безымянной горы. Гораций сразу пошёл по склонам ходить, будто ищет чего, а Боб, как обычно, взялся костёр развести. Вергилия за хворостом послал, место для костра выбрал, присел с огнивом. Глядь, а песок-то под ногами поблёскивает. И мысль в голове вдруг стучит, будто молот паровой. Золото! Золото! Тут-то дважды два и сложилось, и саквояжик, и бинокль, и то, что деньгами янки сорил.
На приисках Боб не бывал раньше, но смекнул сразу — месторождение богатое. Раз уж и песок блестит, и янки по склону средь камней скачет, будто заведённый.
— Мистер Эджертон, я хворосту принёс, — парнишка словно вырвал его из сна.
— Ага, — протянул он.
Вечером все сидели у костра, пили кофе. Янки, как обычно, на саквояже, малец седло на землю бросил, а Боб так просто, на корточках.
— Вергилий, гляди, — восторженным шёпотом начал янки, выудил из кармана какой-то бледно-жёлтый камешек, протянул сыну.