– Как? Император отдал дворец на разорение этим вандалам? – воскликнул в изумлении князь Безбородский. – Какой абсурд! Император не мог так поступить!
– Никифор Андреевич, уже второй раз за вечер вы изволите усомниться в правоте моих слов. Не хотите ли вы этим обвинить меня во лжи? – граф Лунин с вызовом посмотрел на князя.
– Конечно же, нет, граф, – ошеломленный неожиданным выпадом со стороны Ивана Дмитриевича, возразил князь. – Но вы рассказываете нам тут о таких странных вещах, что в первый момент трудно не усомниться. В любом случае я приношу свои искренние извинения, если мое неподдельное изумление задело вас.
– И тем не менее, это истинная правда, – взяв себя в руки благодаря своевременно брошенному умоляющему взгляду Натальи Андреевны, ответил граф. – Я прекрасно понимаю ваше недоверие, и поверьте, вы не одиноки в подобных суждениях. Но даю вам слово чести, что в моем рассказе нет и доли вымысла...
– И что же произошло потом, граф? – спросила юная графиня, оправившаяся от смущения.
– Прошло немало времени, пока толпа, собравшаяся на площади перед дворцом, поняла, чего от нее хотят. Но когда люди поняли, над площадью раздался такой оглушительный рев, что мне показалось, будто даже огонь на несколько секунд замер от неожиданности и втянул языки пламени во дворец. С криками народ ринулся в пылающее здание. На князя Волконского было жалко смотреть. На побледневшем, не лишенном еще привлекательности лице с благородными чертами отразилась вся боль и множество сомнений, терзавших его душу. Этот человек-кремень, прошедший через множество сражений и не выказавший страха, стоял перед Зимним дворцом со слезами на глазах, с ужасом представляя, какой урон понесло и еще понесет вверенное ему хозяйство. Тем временем, когда одни люди, следуя друг за другом, вбегали во дворец, другие, обливаясь потом от нестерпимого жара, выскакивали из него. Они тяжело дышали, задыхались от кашля, вызванного едким дымом, но все ж таки каждый из них держал что-нибудь в руках. Куча вещей с пожарища росла на Дворцовой площади с каждой минутой. Между снующими туда-сюда людьми бегал главный дворцовый лакей Федор, горестно размахивал руками и причитал: «Братцы, не подведите... братцы, только не воровать... ради Христа, только не воровать... православные!» Мимо меня пробежал крепкого вида мужик, который держал в руках огромную вазу. Осторожно поставив ее на снег, он вытер пот рукавом тулупа и хмуро ответил: «Чаво кричишь? Аки1 не бессловесные. Ужо в безгодие2 батюшку нашего не бросим... Нешто можно?» Сказав это, мужик вновь бросился во дворец... К шести утра следующего дня пламя охватило всё здание...
– Помню, помню, – в задумчивости проговорил престарелый дядюшка графини. – Я как раз ввечеру того дня остановился на станции, чтобы лошадей сменить. А было это верстах в двадцати от Петербурга. Так со стороны столицы такое зарево было, что нам грешным показалось, что земля разверзлась.