ГЛАВА ШЕСТАЯ
— О, Макс! — воскликнула Элин, потрясенная до глубины души. — Ты поранился? Чем я могу помочь?
— Тебе не кажется, что ты сделала уже все возможное? — простонал он, не отводя яростных темных глаз от ее ошеломленных зеленых.
Если он и помнил, что в прошлый раз они были на «вы», это никак не отразилось в его словах.
— Мне очень жаль, — нервно выдохнула она.
— Конечно, у тебя есть основания раскаиваться, — процедил он.
Элин молча снесла упрек. Ясно, что он выбрал для спуска одну из скоростных трасс и никак не ожидал наткнуться на кого-нибудь.
— Ты можешь встать? Ноги в порядке? — возбужденно спрашивала она.
— Принеси мои лыжи, — приказал он, и Элин, обрадованная возможностью хоть что-то сделать для него, с готовностью поспешила за лыжами.
Опираясь на лыжные палки, которые лежали рядом, он сумел подняться на ноги к тому времени, когда она вернулась.
— Ты наденешь лыжи? — спросила Элин.
— Пожалуй, нет, — кратко ответил он, и девушка поняла, что он все-таки получил травму.
— Ты здесь с друзьями? — спросила она, быстро сообразив, что может понадобиться помощь, чтобы доставить его вниз. Но ей тут же расхотелось услышать ответ на свой вопрос — ведь он, возможно, отправился в горы с одной из тех красоток… с фотографии. — Д-давай я схожу за санитарами, — предложила она, убедившись, что он не намерен отвечать на ее вопрос.
Она не видела их здесь, но должен же быть какой-то пункт «Скорой помощи»!
— Нет необходимости, — надменно процедил он сквозь зубы, и Элин сразу поняла, что, даже испытывая невыносимую боль, Макс Дзапелли не потерпит суеты вокруг себя.
— Ладно, — терпеливо сказала она. — Тем не менее, мне кажется, было бы хорошо, если бы мы спустились с горы. — Он поднял брови при слове «мы», но ничего не сказал, и Элин приняла его молчание за согласие вместе добраться до подвесной дороги. — Если это поможет, обопрись на меня, — предложила она, все еще ни жива ни мертва от мысли, что из-за ее незнания правил лыжной зоны кто-то, не говоря уже о любимом человеке, мог сломать себе шею.
Впрочем, она сразу выбросила все лишнее из головы, когда Макс сумел повернуться и опереться на ее плечо. Путь до подвесной дороги получился долгим. Макс настоял на том, что сам понесет лыжи, и Элин, хоть и знала, что ему больно, вынуждена была согласиться.
— Уже немного осталось, — подбодрила она его, когда они спустились со склона и смешались с отдыхающими.
Отдавая должное его терпеливости, Элин подумала, подходя к подвесной дороге, что, как ни болела у него нога — правая, судя по тому, что он слегка прихрамывал на нее, — со стороны, вероятно, даже не заметно, что он получил травму.
Упрямый, отважный, гордый, с любовью подумала она, стоя рядом с ним в первом вагоне. Она подняла голову, желая проверить, в порядке ли он, и встретила его взгляд.
— Ты-то в порядке? — тревожно спросил он, и Элин полюбила бы его еще больше, если б могла.
Она сообразила, что Макс спросил потому, что увидел слезы в ее глазах. Он беспокоится за нее, забыв о собственной боли, — она была готова разрыдаться. Но, конечно, не разрыдалась. У нее тоже есть своя гордость! Гордость не позволит ей показать, что могут сделать несколько его участливых слов.
— Я-то да, — бодро сказала Элин и услышала невнятное мычание в ответ.
Потом вагон тронулся, и общение между ними прекратилось — если не считать того, что теперь его рука, крепко обхватившая ее плечи, служила ей опорой, когда вагон встряхивало время от времени. Они не обменялись ни словом, даже переходя из одного вагона в другой на промежуточной остановке.
Когда они спустились и двинулись по крытому переходу, Элин заметила широкий подоконник.
— Если ты присядешь здесь, я схожу за такси.
Пока в ее мозгу стучала мысль, не проломит ли ей голову этот гордец, если она предложит заехать в больницу, чтобы там осмотрели его ногу, Макс холодно произнес:
— Я на машине, — и, не снимая руки с ее плеча, двинулся к автостоянке.
Элин почти сразу узнала «феррари», хотя на нем был держатель для лыж. Но когда они пошли к машине, девушка начала еще больше тревожиться за Макса. Теперь, вдали от посторонних глаз, он хромал гораздо сильнее.
— Ты… э-э… не хочешь показаться врачу? — спросила Элин, когда, добравшись до машины, он укрепил лыжи и открыл багажник.
— Нет, — бросил он. — Не хочу.
Сосчитай до десяти, Элин, сказала она себе, когда его тон и манеры начали вызывать у нее раздражение. Ему больно, напомнила себе Элин — и пришла в ужас от одной мысли, что была готова рассердиться на него.
— Так, — хрипло произнес он, дохромал до дверцы водителя, распахнул ее и приказал: — Садись.
В это мгновение Элин испытала явное нежелание подчиняться. Но подавила его.
— Хорошо, — сказала она спокойно и села, не убирая ноги в машину, готовая помочь ему.
Она думала, что Макс открывал багажное отделение, чтобы сменить лыжные ботинки на обычную обувь, но обнаружила, что ошиблась, и не только в этом. Во-первых, он, очевидно, решил переобуться позже, а во-вторых, дохромав без ее помощи до пассажирского места, он сел там и захлопнул дверцу!
Элин удивленно повернулась к нему. Она глядела на него, не понимая, что они будут делать дальше, а Макс, к ее полному изумлению, чтобы не сказать — ужасу, протянул ей ключи от машины. Пока Элин искала слова для возражений, он приказал:
— Закрой дверь и езжай!
Езжай! — повторила она, не веря собственным ушам. Он предлагает ей вести «феррари»! Да он шутит! Но Макс не походил сейчас на шутника.
— Езжай! — было приказано ей еще резче.
Черт бы тебя побрал, вскипела она и уже не думала о том, больно ли ему, пытаясь справиться с собственной уязвленной гордостью. Уже без всяких чувств к нему она выхватила у него из рук ключи, сунула в замок зажигания и с минуту сидела, разбираясь в управлении.
Потом, моля Бога, чтобы он не ответил «домой», что означало, как ей было известно, некий пункт между бергамским аэропортом и Вероной, спросила сквозь стиснутые зубы:
— Куда?
— Друг одолжил мне свое шале на выходные, это в пригороде Кавалезе, — ответил он. — Я буду указывать дорогу.
Все еще негодуя, Элин быстро расхрабрилась, включила зажигание и обнаружила, что «феррари» управляется гораздо легче, чем ее собственная прежняя машина. Во всяком случае, поездка оказалась недолгой, и минут через десять Элин затормозила у одноэтажного шале.
— Подожди. Я выйду и подам тебе руку, — сказала она, выключив двигатель, и выбралась из машины.
Макс сам открыл свою дверцу, но, похоже, был рад возможности опереться на ее плечо, когда они шли по дорожке и поднимались по лестнице на обшитую деревом веранду.
— Я разуюсь здесь, — объявил он, опустился на скамью и снял сначала левый ботинок.
Элин, нетерпеливо застывшая рядом, тут же его подхватила. Господи, ботинок весит целую тонну! Как же в них ходят и тем более ездят на лыжах?
— Осторожнее, — взмолилась она, готовая скривиться от его боли, когда увидела, что он торопливо занялся правым ботинком и, поставив левый на пол, быстро предложила: — Дай я… — Но тут же вспомнила, как тогда, на горе, он сказал, что она «уже сделала все возможное», и отпрянула.
Однако смотреть она тоже не могла и отвернулась, сосредоточив внимание на его черном «феррари». Неужели ей и в самом деле покорялось это бешеное чудовище? Услышав стук упавшего на пол ботинка, она не удержалась и взглянула на ногу в толстом шерстяном носке.
— Похоже, не очень распухла, — задумчиво сказала она, хотя, если на нем несколько пар носков, определить что-либо трудно.
— И поэтому я должен просить прощения? — саркастически поинтересовался он, а Элин удивилась странностям любви. Ей было больно от его боли, и в то же время она была готова надавать ему пощечин за эту издевку. Хмурые зеленые глаза глянули в его непреклонные черные, но Элин тут же признала, что больно ему по ее вине, и поняла, что грубит он сейчас от боли. Он же тем временем достал из кармана лыжной куртки ключи, открыл дверь в шале и приказал: — Иди приготовь кофе.