— Он хороший малый, — обронил однажды Джоел после ухода Майка, — но бог ты мой, когда же он перестанет лизать мне задницу?
— Как по-твоему, Одри не голодна? — спросил Колин. — Хорошо бы ей чего-нибудь перекусить.
Карла, которая с утра ничего не ела, кроме больничной сырной булочки, с готовностью поднялась:
— Пойду пошарю в холодильнике.
— Нет, нет, — запротестовала Джулия, — лучше я. Ты и так намучилась за день.
При мысли, что окажется заложницей чужих кулинарных привычек, Карла встревожилась. Она предпочитала сама готовить себе еду.
— Да нет же, тетя… я справлюсь.
— Но это доставит мне удовольствие!
Цивилизованный, но непримиримый спор о том, кому сооружать закуски, оборвался лишь с появлением Одри.
— Ма! — бросился к ней Майк, в мгновение ока преодолев несколько метров гостиной. Он крепко обнял тещу, а потом, взяв за плечи, принялся ее разглядывать. — У тебя усталый вид. Садись-ка на диван.
Колин наблюдал за Майком, как зритель в цирке следит за укротителем зверей, когда тот кладет голову в пасть львице, — восхищаясь мужеством дрессировщика и одновременно предвкушая кровавую развязку. Джулия, воспользовавшись тем, что все внимание приковано к Одри, бесшумно метнулась на кухню. Не желая признавать поражение, Карла рванула за ней.
Когда спустя четверть часа обе женщины вернулись в гостиную с бутербродами на большом подносе, Одри стояла у камина.
— Позорище хреново! — восклицала она. — Сущее издевательство!
Заалевший Колин сидел в кресле, притворяясь, будто читает журнал. Майк мерил шагами комнату.
— Что случилось? — всполошилась Карла.
— Ей-богу, Карла, — сказала Одри, — как ты все это терпишь. На твоем месте я бы сгорела со стыда.
— Мама, в чем дело?
— В выборах дело! — закричала Одри. — Муж не поставил тебя в известность? Ваш говеный профсоюз намерен поддержать действующего губернатора.
Карла открыла рот, потом закрыла и перевела взгляд на Майка:
— Это правда?
В начале года губернатор-республиканец выделил два миллиарда долларов на повышение зарплат членам профсоюза, и с тех пор многие говорили о том, что теперь их голоса у губернатора в кармане. Но Карла отказывалась в это верить. Губернатор восстановил в Нью-Йорке смертную казнь и наложил вето на повышение прожиточного минимума. Ее профсоюз, твердила Карла, никогда не пойдет на сделку с таким человеком.
Майк с вызовом расправил плечи:
— У нас нет причин стыдиться. Губернатор — наш друг.
— Нашли чем гордиться! — выпалила Одри.
Джулия водрузила на кофейный столик поднос с бутербродами:
— Прошу к столу!
— Мне сейчас не до еды, — отмахнулась Одри. — Надо возвращаться в больницу.
— Ты непременно должна поесть, — засуетилась Джулия. — Смотри, я положила ровно столько сыра и майонеза, сколько ты любишь.
— Я иду собираться. — С этими словами Одри покинула гостиную.
Уже поднимаясь по лестнице, она крикнула:
— Карла!
Карла поспешила на зов:
— Да, мама?
— Помни, — голос Одри звучал как трубный глас, — не больше двух бутербродов!
Домой, в Бронкс, Майк и Карла ехали на метро и почти всю долгую дорогу молчали. Майк поправил прическу особой военной щеткой для волос, которую всегда носил в портфеле, и раскрыл газету. Карла то изучала рекламу технологических институтов («Вы готовы к успешной карьере в менеджменте баз данных?»), то пялилась в окно на стены туннеля.
— Мне как-то не по себе, — наконец призналась она. — А вдруг папа умрет?
— Не говори ерунды, — раздраженно ответил Майк.
Карла взглянула на мужа:
— Жаль, что мама опять на тебя накинулась.
Майк повернул голову, разглядывая свое отражение в профиль в окне вагона.
— Ничего другого я и не ожидал. Она не разбирается в профсоюзной политике. Воображает, что лучше нас знает, как надо заботиться о членах профсоюза.
Карла кивнула. Он прав. Руководство профсоюза знает, что делает, и если они рассудили, что поддержка губернатора пойдет профсоюзу на пользу, то не Одри — и не Карле — оспаривать это мнение.