П о с е т и т е л ь. Я родился в Саратове.
Г е р ц е н. На Волге! На Волге…
П о с е т и т е л ь. Нынче живу в Петербурге.
Г е р ц е н. А чем изволите заниматься, если не тайна?
П о с е т и т е л ь. Я литератор… Пишу по философии и по эстетике… А больше по политической экономии и истории.
Г е р ц е н. Так я знать вас должен… Читаю все, что печатается в России… Как же звать вас? Как имя ваше? Как по батюшке величать? Фамилию скорей назовите. Давайте как следует быть и познакомимся. (Широким жестом протягивает гостю руки.)
П о с е т и т е л ь. Зовут меня Николаем Гавриловичем Чернышевским.
Г е р ц е н (отступает назад). Чернышевский? Вы — Чернышевский?
Ч е р н ы ш е в с к и й. Да, это я, Александр Иванович.
Г е р ц е н. Удивлен несказанно! Вы здесь, у меня, после того как редактируемый вами «Современник» позволил себе на мой счет выпады?!.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Выпады против нас были и в вашем «Колоколе»… Но я не с тем приехал… Отставим мелочи, Александр Иванович. Позвольте мне вернуться к тому, с чего начал я разговор. Нас ожидает борьба, борьба не на живот, а на смерть. И нам надобно знать: с нами ли Герцен? Вместе мы или порознь?
Г е р ц е н. Я начал посильную борьбу за свободу, когда вы были еще младенцем, Николай Гаврилович… Я и ныне не покладая рук в этой борьбе. Мой «Колокол» с первых номеров непримиримо обличает врагов свободы.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы взяли на себя важную роль, Александр Иванович. Ваш «Колокол» — единственный свободный русский журнал. Все, что есть в России живого и честного, встретило «Колокол» с восторгом и радостью. Но в том-то и дело, что между первыми номерами и теперешними — большая разница…
Г е р ц е н. Она и должна быть. Первые номера «Колокола» выходили до пятьдесят шестого года, в эпоху Николая Палкина, в эпоху кровавую и безнадежную… Сейчас другое время…
Ч е р н ы ш е в с к и й. Теперь надежды появились? На что же? Новый царь немного распустил ошейник, и мы чуть-чуть не подумали, что уже свободны?!. Новый царь прогнал нескольких папашиных министров, и мы решили, что наступает обновление?! Николай ведь также прогнал в свое время Аракчеева, что же из этого? Неужели на эту удочку вечно будут попадаться?! И вы теперь нападаете не на царя, а лишь на его наиболее пакостных подручных, на окружающую царя камарилью. В ней, оказывается, беда. Она мешает Александру. Бедный Александр Второй! Он желает России добра, но злодеи, столпившиеся у трона, мешают ему! Вы поете теперь ту же песню, которая сотни лет губит Россию.
Г е р ц е н. Поздравляю вас! Вы, значит, против обличения чиновников-взяточников, генералов-мордобойц, помещиков, насильничающих крестьянских девочек… Теперь понятно, почему ваш журнал выступал против моих обличений!
Ч е р н ы ш е в с к и й. Сначала надо выставить программу республиканскую. Тогда каждое обличение будет ударять в цель, в царский строй. А без этого отдельные обличения только помогают правительству смывать грязь с поверхности… Будь наше правительство чуточку поумнее — оно поблагодарило бы вас за ваши обличения!
Г е р ц е н. Я понял, Николай Гаврилович, вы приехали сюда нарочно, чтобы в глаза мне нанести оскорбления…
Ч е р н ы ш е в с к и й. Нет, Александр Иванович, тысячу раз нет! Я же прямо и без обиняков сказал вам, зачем приехал. Надобно решить — вместе или врозь мы пойдем отныне… Дело ведь идет о судьбах народа нашего. Можно ли сходить здесь на мелочи, на личные оскорбления и попреки…
Г е р ц е н. Что ж, пора раз навсегда положить между нами либо мост, либо рубеж. Извольте — скажу вам о своих взглядах определенно. Я неисправимый социалист. Как был с юности — так и теперь. Впрочем, теперь все порядочные люди социалисты. Все — ученики Фурье, Оуэна, Сен-Симона.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Я тоже почитаю их своими учителями.
Г е р ц е н. Выходит — учители у нас одни… Так вот, эти учители наши неизменно искали мирных путей к установлению справедливого строя.
Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы правы. Они искали мирных путей. Но ведь не нашли. Не нашли, потому что их и нет! Только силою можно вырвать человеческие права. Только те права будут прочны, которые будут завоеваны. Только революция может избавить нас от рабства.
Г е р ц е н. Если солнце над нашей Родиной взойдет без кровавых туч — тем лучше… Я надеюсь, что дело освобождения крестьян обойдется без революции.