14 января 1947 года Барк-Хольст предложил Стокгольму приостановить на некоторое время кампанию по делу Валленберга в шведской прессе и приготовить для русских практические предложения по обмену. Как заявлял Барк-Хольст, «у него сложилось, возможно, излишне оптимистическое впечатление, что вопрос наконец сдвинулся с мертвой точки», но он не сможет сделать ничего, если не получит приемлемые для русских предложения.
В рассекреченных документах нет никаких указаний, получил он одобрение своим планам или нет, — по всей вероятности, однако, вопрос о выдаче лиц, которым было предоставлено политическое убежище, Швеция рассматривать не пожелала бы. После рассекречивания соответствующей переписки в 1980 году бывший премьер-министр Таге Эрландер заявил: «Предложение об обмене не поступало, и я бы его не одобрил». Правда, Эрландер согласился, что дело предстало бы в ином свете, если бы шведы на то время держали у себя советского шпиона, которого могли обменять [51].
Обозревая все важнейшие события в деле Валленберга в течение первых двух лет после его исчезновения, Эрландер признал: «Нам не удалось освободить одного из самых замечательных наших соотечественников, одного из самых великих. Продолжая попытки внести в его дело ясность, мы должны исходить из того, что Валленберг до сих пор жив, иначе дальнейшие расследования были бы бесполезны. Очень вероятно, что он до сих пор жив».
Для Нины Лагергрен «читать это было ужасно. Я словно в кошмаре — вот, значит, как Рауля бросили на произвол судьбы».
ГЛАВА 13
После отъезда из Москвы Седерблума и Барк-Хольста Швеция стала предъявлять СССР еще больше запросов и меморандумов. Теперь их направлял в МИД СССР новый шведский посол Гуннар Хэгглёф. Представления по-прежнему получали уклончивые ответы, пока 16 августа 1947 года русские, решив, по-видимому, покончить с надоедливым делом, поручили его первому заместителю министра иностранных дел Андрею Вышинскому, который до той поры подобными мелочами лично не занимался. Труднее всего для русских было объяснить шведам сообщение Деканозова [52]в письме Седерблуму от 16 января 1945 года о том, что «меры по охране г-на Валленберга» были «советскими военными властями приняты». Вышинский справился с объяснением, заявив, что его министерство действительно получало в свое время такое известие, но оно было основано «на косвенных данных, поступивших от одного из командиров в Будапеште», и проверить его не удалось. Офицер, от которого известие исходило, найден не был. Поиски Валленберга, проведенные в лагерях для военнопленных и в других учреждениях, также его следов не выявили. Короче, «Валленберга в Советском Союзе нет и он нам неизвестен». Нота заканчивалась «предположением», что Валленберг либо погиб во время боев за Будапешт, либо был похищен и убит нацистами или венгерскими фашистами. На некоторое время ответ Вышинского утихомирил шведов. Во всяком случае, министр иностранных дел Эстен Унден, как он позже в том признавался, совершенно не мог представить себе, чтобы такая блестящая личность, как Вышинский, была способна на беспардонную ложь. Вероятно, сомневающиеся в МИД Швеции были, но они сочли за лучшее промолчать. Гораздо труднее оказалось заставить замолчать шведскую прессу, так же, впрочем, как и некоторых парламентариев. В декабре 1947 года три члена риксдага выдвинули кандидатуру Валленберга на Нобелевскую премию мира, что, по-видимому, вызвало у советских властей такое острое раздражение, что они впервые решились на публичное обсуждение дела Валленберга в печати. 21 января 1948 года полуофициальный советский журнал «Новое время» дал залп изо всех своих бортовых орудий. «В Швеции развернута новая кампания клеветы по адресу Советского Союза. Покопавшись в антисоветском старье, прислужники шведской и иностранной реакции вытащили на свет и пустили в оборот так называемое «дело Валленберга».
«Новое время» сообщало, что до сих пор не известно, был Валленберг убит «озверевшими гитлеровцами или растерзан бандитами Салаши». Но затем в статье утверждалось: «…стараниями правых шведских газет этому прискорбному, но отнюдь не исключительному в военных условиях случаю был придан сенсационный, точнее, провокационный характер. В печати стали настойчиво распространяться басни о «советской тайной полиции», которая будто бы держит в своих страшных лапах Валленберга». Статья в «Новом времени» — типичный образец советской полемики, в ней даже не упоминается о гуманитарной деятельности шведского дипломата в Будапеште. Вместо этого статья клеймила «грязную кампанию» шведской прессы и утверждала, что в данном случае «речь идет не столько о тайне, сколько о самой вульгарной провокации», само же дело Валленберга в статье называлось результатом «подлой деятельности шведских «сводных братьев» американских поджигателей войны». Сущность дела полностью игнорировалась. Через несколько месяцев волей судьбы друг Валленберга и его коллега по Будапешту Пер Ангер был переведен в политический отдел МИДа Швеции, где, среди прочих обязанностей, ему поручили вести все более обрастающее бумагами досье Валленберга. Просматривая содержащиеся в нем документы, Ангер нашел подтверждение своему убеждению, что Валленберг жив и находится у русских в руках. Он посчитал отношение Седерблума к делу губительно малодушным, а заверение Вышинского о том, что о Валленберге в Советском Союзе ничего не известно, полностью неубедительным. Донесения же и слухи о гибели шведского дипломата в конце битвы за Будапешт распространялись, по мнению Ангера, преднамеренно, чтобы предотвратить дальнейшие расследования. Ангер из собственного опыта знал, с какой подозрительностью относились русские к деятельности шведского и других иностранных представительств после того, как они взяли город. С тем большим подозрением они должны были отнестись к Валленбергу, обнаружив его отдельно от коллег в Пеште, на другом берегу Дуная, а также к его заверениям, что он находится там для оказания помощи евреям, — заверениям, которые, по мнению Ангера, были способны вызвать у русских лишь недоверчивую улыбку. Перед глазами у него был недавний пример, как русские из-за подобных же подозрений арестовали в Будапеште пять представителей швейцарской дипломатической и консульской службы и продержали их у себя год, прежде чем обменять на двух находившихся под арестом в Швейцарии советских граждан. Напрашивался вывод, что Валленберга, возможно, постигла такая же участь. В то же время, независимо от подобных предположений, по мере возвращения из СССР на Запад отбывших свой срок военнопленных стали распространяться тревожные, хотя и ничем пока не подтвержденные, слухи о том, что Валленберга в различное время видели в московских тюрьмах в Лефортово и на Лубянке. Немаловажным свидетелем в этой связи выступал шведский журналист Сандеберг; именно по инициативе Ангера его пригласили наконец в 1949 году — т. е. через три года после возвращения из русского плена — рассказать свою историю в МИДе Швеции. Прямых доказательств, которые могли бы подтвердить все эти свидетельства и, таким образом, послужить основой для дальнейших дипломатических действий, пока еще получено не было, но косвенные данные в немалой степени укрепляли убежденность Ангера в том, что Валленберг жив или, по крайней мере, до середины 1947 года был жив. Что до политического босса Пера Ангера, министра иностранных дел Эстена Ундена, то «он, по-видимому, с готовностью принял объяснение Вышинского, что Валленберга на территории Советского Союза нет», как сообщал Ангер в своих мемуарах много лет позже.
Валленберг жив: в этом не менее Ангера был убежден — и убежден страстно — журналист Рудольф Филипп, австрийский еврей, бежавший в Швецию после гитлеровского аншлюса и с тех пор живший Стокгольме. Проанализировав все известные детали дела Валленберга и добавив к ним множество фактов, выявленных им в результате собственных расследований, Филипп отправился в 1946 году к Май и Фредрику фон Дарделям и сообщил им, что, по его данным, Рауль до сих пор оставался жив. Долго убеждать их в том не потребовалось, и они с благодарностью приняли его как своего нового ценного союзника.
51
В 1960 г. попытки обменять полковника Стига Веннерстрёма, служившего в шведских ВВС, сделано не было. Веннерстрём был завербован советской разведкой в 1950 году в Москве, где он служил военным атташе, перед его новым назначением военным атташе в Вашингтон. На суде в 1963 г. утверждалось, что он был штатным советским агентом в чине майора КГБ. Отбыв срок наказания в двенадцать лет, Веннерстрём был за хорошее поведение досрочно освобожден, после чего поселился в деревне в Швеции. «Мы не могли обменять его, — комментировал старший чиновник МИД Швеции в 1979 г. — Он был нашим гражданином». Другой возможный обмен в сентябре 1979 г. также не состоялся. Служащий шведского Министерства обороны Стиг Берглинг, обвиненный в шпионаже в пользу Советского Союза, запрашивал шведское правительство через своего адвоката, не могут ли они обменять его на Валленберга? Согласно сообщениям из правительственных кругов, в Москве был проведен соответствующий зондаж, однако «русские интереса не проявили». Берглинг был приговорен к пожизненному заключению.
52
Деканозов известен как один из подручных Сталина на дипломатическом поприще. Он был советским послом в Берлине вплоть до вторжения нацистов в Россию в 1941 г.