Поэтому лучше было представить несколько более неопределенную версию, которая оставляла бы возможность для отступления. Ведь было убедительно показано, что ответ, который хотели передать Швеции в феврале 1957 г., не был полной правдой, а лишь «полуправдой, которая могла сойти». Неуверенность в надежности ответа вытекает также из неофициально проведенного зондирования о возможности заранее обсудить содержание ответа с представителями шведской стороны.
Маловероятно толкование, что создатели меморандума не знали о том, соответствует ли рапорт Смольцова действительности, или его продиктовал Абакумов, и хотели обеспечить себе тылы в случае, если выяснялось, что Рауль Валленберг был казнен или спрятан. Молотов, Булганин, Серов и другие наверняка знали, что произошло. Признать казнь Рауля Валленберга, если это было правдой, могло оказаться более простым, но рискованным вариантом для такого человека, как Молотов, который был, безусловно, замешан в событиях 1945-1947 гг.
Первый заместитель министра иностранных дел Швеции того времени Арне С. Лундберг написал во внутренней докладной записке от 8 февраля 1957 г., что невероятно, чтобы Смольцов, на которого возложили персональную ответственность за Рауля Валленберга, не получил приказа уничтожить и это доказательство (т.е. свой рапорт), если другие доказательства были уничтожены. Свидетельство о смерти было написано, чтобы положить конец делу. Странно, указывает Лундберг, что не сослались ни на одного свидетеля или не нашли их. Можно сказать, что документ Смольцова содержал все то, чего желала советская сторона: он сообщал, как, когда и где умер Рауль Валленберг, и возлагал вину на Абакумова. Результат был слишком идеальным и поучительным. Можно подозревать, что документ был сфабрикован, и мотив этого действия был необходим для объяснения длительной задержки. Лундберг также считает, что советская сторона, если бы она действительно хотела дать окончательный ответ, могла легко это сделать. Будь Рауль Валленберг мертв или в плохом состоянии, советская сторона могла бы рассуждать следующим образом: если шведская сторона вновь представит доказательства того, что Рауль Валленберг был жив после июля 1947 г., то можно выйти сухими из воды, ссылаясь на неопределенность ответа.
Если рапорт Смольцова не был сфабрикован в 1956-1957 гг., то совершенно неясно, где, как и когда точно он был найден. В «меморандуме Громыко» говорится о больничном архиве на Лубянке. Какого-либо архива такого рода не существует и не существовало, по словам заместителя заведующего архивом ФСБ, участвующего в деятельности рабочей группы; зато были особые регистрационные журналы для заключенных, посещавших врачей. Материалы больничного отделения входили как составная часть в тюремный архив, а большая часть материалов о заключенных хранилась в соответствующих личных делах. Бывший сотрудник Министерства иностранных дел, который упоминается ниже, однажды сообщил, что именно он в связи с поисками в 1956 г. предложил просмотреть также материалы больничного отделения, где и нашли затем рапорт в материалах, оставленных тюремным врачом Смольцовым. Однако точно не объяснялось, где и как его нашли. Сотрудник КГБ, который в 1956 г. получил задание исследовать тюремные архивы с учетом сведений о возможных болезнях Рауля Валленберга, говорит, что он не встречал никакого рапорта Смольцова. «Должно быть, он появился позже», — считает он.
Заведующий архивом Министерства иностранных дел считает, что рапорт Смольцова теоретически мог быть взят из так называемого досье чрезвычайных происшествий, имеющего ограниченный срок хранения в архиве. Журнал чрезвычайных происшествий на Лубянке за 1947 г. фактически сохранился и был проверен, но за июль ничего примечательного в нем не обнаружилось, за исключением попытки самоубийства заключенной женщины.
ФСБ сообщает также, что с 1956 г. рапорт Смольцова хранился в качестве отдельного документа в досье или папке, где содержалась переписка по делу Рауля Валленберга.
Начальник Центрального архива российского Министерства безопасности Жубченко заверил в официальном документе, который был передан рабочей группе в 1992 г., что 1) в номенклатурных делах за 1945-1953 гг., где находятся рапорты, записи и справки о чрезвычайных происшествиях (включая случаи смерти), не найдено никаких отметок о том, что рапорт Смольцова был вынут из какого-либо дела (это относится к Лубянке и Лефортово); 2) другие дела с Лубянки за 1947 г., в которых мог находиться рапорт Смольцова, были уничтожены согласно документу от 12 августа 1955 г., а именно:
— переписка с филиалами и тюрьмами о заключенных;
— копии сопроводительных писем к докладным запискам и актам о состоянии здоровья заключенных;
— совершенно секретная переписка со следственными и судебными органами о заключенных;
— обычная переписка.
РАЗЛИЧНЫЕ ВЕРСИИ О СУДЬБЕ РАУЛЯ ВАЛЛЕНБЕРГА В ИЮЛЕ 1947 г .
Следует еще раз подчеркнуть, что приводимые ниже устные версии о судьбе Рауля Валленберга не имеют достаточной доказательной силы и некоторые из них исключают друг друга. Тем не менее их следует изучить, поскольку они появились в ходе рассмотрения дела.
Покойный ныне сотрудник Министерства иностранных дел СССР, который внимательно следил за делом Рауля Валленберга с 1946 г., высказал предположение, что Рауль Валленберг не выдержал лишений и нечеловеческого обращения — психического и физического давления, которым он безусловно подвергался. Он также считал, что Молотов и Вышинский пытались выяснить, что произошло, и, скорее, склонен был возложить вину на Берию и Абакумова, которые якобы ввели в заблуждение Сталина. Подобная тенденция защитить Сталина была отмечена у большинства пожилых сотрудников, с которыми встречалась рабочая группа.
Один из пожилых сотрудников госбезопасности, который уже в 1946— 1947 гг. занимал высокое положение, утверждает, что Рауль Валленберг умер 17 июля 1947 г., но склонен считать его смерть несчастным случаем, что должно было сильно обеспокоить Абакумова при мысли о реакции Сталина, особенно если Сталин связывал с Раулем Валленбергом особые намерения. Он считает, что именно ради того, чтобы смягчить удар, Абакумов мог послать рапорт через Молотова. По его мнению, решение о казни могло быть принято не Абакумовым, а только по приказу Сталина. Однако он считает, что версия казни противоречит тому, что происходило ранее: например, мало было допросов, а казни должны были предшествовать более интенсивные допросы. Если Абакумов получил приказ от Сталина, то исключено, чтобы он отрапортовал о его выполнении через Молотова. Какой-либо логической причины казни Рауля Валленберга этот офицер разведки не мог найти.
Самая расхожая версия судьбы Рауля Валленберга сводится к тому, что он был расстрелян.
Александр Яковлев рассказал о заседании Политбюро осенью 1989 г., на котором председатель КГБКрючков докладывал о деле Рауля Валленберга в связи с находкой его личных вещей. Обсуждался вопрос, передавать их семье или нет. Доклад Крючкова совпадал с официальной советской версией 1957 г. и опирался на рапорт Смольцова. У Яковлева создалось впечатление, что большинство членов Политбюро сомневались в этой версии, и после заседания, когда он оказался на мгновение с Крючковым, он его прямо спросил, что, в сущности, произошло. Крючков ответил, что Рауль Валленберг был расстрелян в 1947 г., но никаких документов не сохранилось, а все непосредственные свидетели умерли.
Эта версия совпадает, в частности, с рассказом упомянутого выше бывшего сотрудника КГБКондрашова. Через несколько месяцев после допроса, проведенного Кузьмишиным в марте 1947 г., он связался с коллегой из следственного отдела и, спросив, что произошло с тем допрашиваемым, получил ответ, что его расстреляли. На вопрос почему коллега сказал, что имелось достаточно причин, подразумевая контакты с несколькими разведками. То, что речь шла о Рауле Валленберге, Кондрашов понял лишь позднее в том же самом году. Подобная открытость сама по себе противоречит высокому уровню секретности и жесткой дисциплине, которые поддерживались в органах госбезопасности; с другой стороны, Кондрашов занимал уже тогда хорошую должность и был известен как блестящий аналитик.