– Нет, то есть я их даже не читала.
– Тогда с чего же ты решила, что они от Милтона? И правда, с чего ей это пришло в голову?
– Вероятно, из-за обращения, которым начиналось первое в стопке письмо, – «Милый друг» или что-то в этом роде. Ты говорил об установившейся между ними дружбе, и все-таки с моей стороны было глупо заключить, что автор писем – Милтон. У Адама, верно, имелись и другие друзья.
Верджил снова провел кончиками пальцев по странице.
– А где теперь эти письма?
– Все там же, в моей комнате в Леклер-Парке.
– Я бы хотел взглянуть на них и увериться, что они не от Милтона.
Вполне понятное желание. Разве она сама не собирала в этих бумагах по крохам все, что так или иначе имело отношение к жизни ее родителей?
– Безвременная смерть такого одаренного человека всегда трагедия. Говорят, Бог забирает к себе лучших. Так же говорили, когда не стало моего отца, но я все же не думаю, что Бог настолько корыстен.
Сдвинув брови, Верджил невидящим взором уставился на огонь.
– Бог не забирал Милтона, Бьянка. Он ушел по своей воле.
– И тебе известно почему?
– Я пытаюсь это узнать. Он имел склонность к меланхолии, но я сомневаюсь, что причина самоубийства кроется в этом. – Верджил умолк, словно бы подыскивая нужные слова. – Как и многие люди его положения, мой брат полагал, что законы необходимы, но писаны для всех, кроме него. Преследуя свои интересы, он сохранял уверенность, что все оставят его в покое, если он не станет привлекать к себе внимания. Милтон всегда держался чрезвычайно корректно, однако убеждения и поведение иногда делали его весьма уязвимым. И вот настал тот день, когда кто-то воспользовался этим.
– Так его шантажировали?
– Для меня это не подлежит сомнению.
– Ты говорил, что в политике он придерживался радикальных взглядов, но… или дело связано с фабрикой?
– Я бы предположил первое, ибо Милтон никогда не считал последнее столь компрометирующим его обстоятельством, чтобы решиться на самоубийство. Есть люди, пропагандирующие насилие как способ решить насущные вопросы, и даже на лидеров нашего правительства были совершены покушения. Если брат имел связь хоть с одним из этих людей и это стало известно… Вот одна из причин, почему я занял его место на фабрике, – это дало мне возможность проникнуть в его жизнь, войти в среду здешних радикалов. Но иногда я спрашиваю себя: вдруг его самоубийство вовсе не связано с угрозами политических противников?
– Выходит, чтобы найти причину, возможно, и не нужно далеко ходить.
Верджил переменился в лице, словно Бьянка своими словами проникла в самую суть.
– Да. Не нужно далеко ходить.
Она осторожно поцеловала его в плечо.
– Поэтому ты и стал таким святошей? Чтобы твоя безупречная репутация могла каким-то образом нейтрализовать последствия возможного скандала, которым угрожали твоему брату? А я-то думала, ты скрываешь что-то, касающееся лично тебя.
Губы Верджила медленно растянулись в улыбке.
– Возможно, я стал праведником потому, что таков по сути.
Бьянка усмехнулась и многозначительно посмотрела на разбросанную по полу одежду. Обняв Верджила за талию, она стала игриво щекотать его, и он вздрогнул.
– А по-моему, это вовсе не в твоем характере.
Хотя страсть утихла, Бьянке казалось, что часы, проведенные вместе с Верджилом в созданном ими крохотном мирке с пылающим камином, рассказами о себе и разговорами об общих знакомых, доставляли ей даже большее наслаждение, чем их физическая близость. Она многое узнала о жизни Верджила, о его обязанности устроить будущее Шарлотты, о надежде удачно выдать ее замуж и сама, в свою очередь, рассказала о бабушке Эдит и о том, как та однажды выбранила Джона Адамса во время торжественного обеда. Не остались без внимания и Пен с Корнеллом Уидерби, а также вопрос, найдет ли Данте в этой жизни свое счастье.
Наконец перед самым рассветом Верджил отнес завернутую в покрывало Бьянку наверх, в хозяйскую спальню. Там он, сбросив с нее покрывало и согревая нежными объятиями, неспешно занялся с ней любовью. Это было так чудесно!
Когда ее душа и тело обрели покой, Верджил открыл ей еще одно, самое опасное наслаждение – заснуть в надежных объятиях любовника.
Глава 15
Во сне, когда ее живой ум и самоуверенность безмолвствовали, Бьянка выглядела очень беззащитной, нежной и невинной.
С восторгом деревенского мальчишки, которому девушка в первый раз сказала «да», Верджил целый час любовался ее слегка подрагивавшими во сне губами. При этом он прекрасно сознавал, что их близость лишь усугубила путаницу. Ах, если бы Бьянка не была такой открытой и такой страстной! А сам он? Как ни старался Верджил подчинить страсть своей воле, ничего из этого не вышло: его защита рухнула в одночасье – слишком велик оказался соблазн.
Но и последовавшее наслаждение было поразительным по своей силе. Оно целиком заполнило его. Верджил не помнил, чтобы ему когда-либо довелось испытывать нечто подобное. Даже увлечения молодости – пылкая влюбленность в Каталани и некоторые другие романтические эпизоды его жизни – меркли по сравнению с этой страстью, представляясь поверхностными и незрелыми. Что же касается жриц любви, к услугам которых Верджил прибегал в последние годы, то эти опыты не имели с ней вообще ничего общего. Об истинной близости с профессионалками не могло быть и речи.
Понимала ли Бьянка, как слышны ее мольбы и стоны в минуты страсти? Для слуха Верджила они звучали музыкой, которая лишала его сил сопротивляться своим чувствам. «Да… да… Я хочу, хочу тебя». Эхом отдававшиеся в сознании Верджила слова кружили ему голову, и он вновь чувствовал зов плоти. «Я хочу тебя. Я люблю тебя». Сознавала ли Бьянка, какие слова слетают с ее уст? Понимала ли она вообще в тот миг их смысл? Однако Верджил был не настолько глуп, чтобы придавать большое значение вырвавшимся в порыве страсти признаниям.
Данте оказался прав – из нее выйдет отличная любовница. И в том, что она согласится ею стать, по крайней мере, на некоторое время, Верджил был почти уверен. Но именно это и мучило его, омрачая горделивую радость и порождая в душе дурные предчувствия. Верджилу претила связь, которая душит любовь необходимостью соблюдать предосторожности. Он хотел, чтобы Бьянка стала его женой, но у него не было твердой уверенности в том, что она примет его предложение. Что, если нет? В этом случае он представал совратителем и, возможно, толкал ее на тот путь, против которого сам же и предостерегал.
Однако он подумает об этом после, а сейчас насладится всем, что только может подарить ему эта интерлюдия. У него впереди довольно времени, чтобы объяснить Бьянке необходимость брака.
Верджил рассмеялся. Нужно поменяться с Бьянкой ролями и уступить ей инициативу, предоставив довершить сцену великого обольщения. Он уже собрался разбудить ее и попросить сделать это, но Бьянка проснулась сама.
– Чему ты улыбаешься? – Она заморгала спросонок и потянулась, напомнив Верджилу котенка. Он прикоснулся к ней поцелуем, и на ее лице заиграла ответная счастливая улыбка.
– Просто смотрю на тебя и радуюсь, что ты рядом.
Бьянка устроилась на его плече и оглядела залитую утренним светом спальню.
– Дождь перестал, выглянуло солнце… и все изменилось.
– Не все, я надеюсь.
Бьянка быстро вскинула глаза.
– Проснувшись в одной постели с тобой, мне, верно, следует прийти в смущение?
– Это зависит только от тебя. Ты его чувствуешь?
Бьянка задумалась.
– Смущение? Нет, даже, несмотря на то, что должна.
– Я всегда подозревал, что все эти «должен» и «должна» придумали люди, никогда не оказывавшиеся в ситуациях, о которых берутся судить.
– Бабушка Эдит говорит почти то же. Думаю, она бы тебе понравилась. Бабушка не слишком любит, когда другие указывают ей, что и как делать. Моя мать, кажется, была такой же, но при мне никогда не позволяла себе высказывать подобные мысли, однако Эдит уже слишком стара, чтобы сдерживаться в выражениях.