Однако, выйдя из гримерной, Бьянка с сожалением обнаружила, что синьора Барди в коридоре нет. Там толпилось десятка два молодых людей: студенты, клерки, начинающие адвокаты стояли в ожидании своих любимых певчих пташек. На Бьянку тотчас же обрушились цветы, ласковые словечки и недвусмысленные предложения, а затем пылкие поклонники окружили ее плотным кольцом.
– Позвольте молодой леди пройти, господа, – раздался откуда-то бесстрастный повелительный голос.
Бьянка подняла голову и увидела устремленные на нее голубые глаза. Ей тут же захотелось прильнуть к его груди, но выражение на лице виконта остановило ее. «Видишь, – говорили его глаза, – на что ты себя обрекаешь».
– Леклер… виконт… – пронеслось по толпе поклонников, и некоторые молодые люди сразу же ретировались.
Бьянку охватило горькое разочарование. Он позволил ей выступить на сцене не для того, чтобы доставить радость, но лишь чтобы показать, какое унижение может ее ожидать. Это открытие огорчило Бьянку, и она отступила назад, не желая видеть его удовлетворение, а затем, словно не замечая предложенной ей Верджилом руки, повернулась к низкорослому студенту, стоявшему справа от нее и протягивавшему ей две желтые розы. Это было лестно: ведь молодой человек, чтобы преподнести свой дар, из всех хористок выбрал именно ее.
Она с благодарностью приняла цветы, ободрив тем самым других молодых людей, которые, с опаской поглядывая в сторону насмешливо наблюдавшего за Бьянкой виконта, подступили к ней, чтобы похвалить ее пение.
Внезапно к молодым людям присоединился мужчина постарше: он пристально посмотрел на Бьянку, а затем бросил уничтожающий взгляд в сторону Верджила. Несмотря на любовь к музыке, кузен Найджел вовсе не обрадовался, обнаружив Бьянку среди выступавших.
– Увидев вас, я не поверил своим глазам, – проговорил он, оттесняя плечом неугомонного юного почитателя. – Право, Леклер, вам следует забрать ее отсюда.
– Я готов сопроводить мою подопечную домой, но забрать отсюда вряд ли смогу.
– Вот уж не ожидала от вас такой строгости, – шутливо ответила Бьянка. – Уж вы, как никто другой, знаете, как важно выступать на публике.
– Выступление – это одно, а выступление здесь – совсем другое. О чем вы думали, Леклер? Надеюсь, нынешний вечер был последним.
Ворчание Найджела было прервано появлением еще одного человека – им оказался мистер Сиддел. Он был одного с Верджилом роста, такого же телосложения и с таким же цветом волос. Месяц назад, прибившись к кружку Пенелопы, он все больше проявлял интерес к Бьянке. Предостережения Пен о том, что он опасен, были излишни; даже незначительные знаки внимания с его стороны выглядели чрезмерно напористыми.
– Я сразу узнал вас, мисс Кенвуд! – Молодой человек возник перед Бьянкой, не оставив ни для кого другого места рядом. – Мне известно о ваших занятиях с синьором Барди, но представить, что вы выступаете на сцене… – В его голосе слышалось откровенное удовольствие от сделанного им открытия.
Лицо стоявшего в четырех шагах от него Верджила посуровело.
– Сбавьте тон, Сиддел. – Новый почитатель только увеличил раздражение Найджела.
– Это эксперимент. Мне хотелось почувствовать, каково петь в большом хоре.
– Конечно, конечно. Зачем же брать уроки у Барди, не имея серьезных намерений? Может статься, однажды мы будем иметь счастье увидеть вас главной исполнительницей на подмостках одного из ведущих лондонских театров.
Ничего неподобающего сказано не было, даже к тону молодого человека нельзя было придраться; но Бьянка уловила в его словах оскорбительную двусмысленность.
Неожиданно Верджил оказался лицом к лицу с мистером Сидделом.
– Прошу простить, нас с мисс Кенвуд ждет моя сестра.
– Конечно, Леклер. А я поначалу удивился: к кому это вы направляетесь за кулисы. Ведь теперь это не в вашем стиле, не так ли? Мне бы сообразить, что лишь долг мог послужить причиной тому, чтобы покровительство праведника стало общеизвестным. – Сиддел ловко жонглировал словами, словно состязался сам с собой в остроумии. Почти каждое его слово содержало двойной смысл.
Верджил принял высокомерный вид.
– Вы зашли слишком далеко, мой друг. – Найджел снова бросил на Бьянку пристальный взгляд. – Еще немного, и, если Леклер не вызовет вас, это сделаю я.
– Сиддел не хотел никого оскорбить: просто его язык всегда опережает работу мозга. Это мешало ему с самого детства; однако, когда неприятные последствия его остроумия становились реальностью, мозги, как правило, все же догоняли язык вовремя. – Верджил прикрыл глаза. – Уверен, что его нынешняя неосторожность в высказываниях объясняется лишь неумеренностью в употреблении портвейна. Я прав, Сиддел?
– Бесспорно. Прошу извинить меня, мисс Кенвуд. Мне было бы больно узнать, что, предприняв неловкую попытку пошутить, я каким-то образом оскорбил вас или лишился вашего расположения. – Молодой человек с насмешливой улыбкой отвесил поклон, и не спеша удалился.
Найджел кинулся вслед за ним.
– …Непростительная грубость… – донеслись до слуха Бьянки его слова.
– Вовсе нет, если вы получше раскроете глаза, – отвечал ему Сиддел со смехом.
Верджил снова протянул Бьянке руку.
– Вы, судя по всему, порядком утомлены?
– Кажется, да.
Он быстро вывел ее из толпы и подвел к поджидавшему их экипажу на улице.
– Ну как, довольны? – спросил Верджил после того, как помог ей забраться в коляску. Бьянка с грустью отметила, что он сел не рядом с ней, а напротив. В темноте Верджил походил на бесплотную тень, едва различимую в тусклом свете, временами проникавшем сквозь окно экипажа.
– Поначалу я не чувствовала радости, но на сцене чуть не лопнула от счастья.
– Я не о выступлении, Бьянка.
Да, он имел в виду другое – его натянутый тон свидетельствовал именно об этом.
– Думаю, все эти мужчины даже не знали, кто я такая – всего лишь еще одна певица, появившаяся из дверей гримерной. Сомневаюсь, что кто-нибудь, кроме Найджела и мистера Сиддела, узнал меня в заднем ряду хора.
– Ты пела с таким воодушевлением, что мне казалось, вот-вот взлетишь. Возможно, тебя не узнали, но, безусловно, заметили.
– Так ты видел выступление?
– Я сидел в ложе своего знакомого.
– И что? Хорошо ли я… – Бьянка неожиданно умолкла, а затем рассмеялась: – Я хотела спросить, хорошо ли я пела, но этого, конечно, сказать невозможно.
– Пела ты великолепно, дорогая. И судя по всему, половина оксфордских, кембриджских и большая часть лондонских клерков-стажеров из адвокатских контор с этим согласятся.
– Да ты, как я погляжу, ревнуешь, Леклер.
– По-моему, это не точное выражение для описания чувств, охвативших меня нынче вечером, Бьянка. Ревность захлестывает меня, когда я вижу, как знакомые Пенелопы оказывают тебе знаки внимания. Я могу воспрепятствовать этому, только женившись на тебе. Но ты не согласна. Я ревную, когда вижу, как твой кузен открыто ухаживает за тобой. Но сейчас я не ревновал – я кипел от гнева при виде фамильярности незнакомцев, которую они сочли возможным проявить по отношению к тебе за дверями гримерной. Я бушевал от ярости, услышав инсинуации подвыпившего волокиты Сиддела; и все это оттого, что ты начала кокетничать в коридоре, желая продемонстрировать мне свою независимость.
Поток гневных слов Верджила, казалось, переполнил экипаж, грозя хлынуть наружу. Бьянка с болью в сердце выслушивала его упреки, но уже в следующую минуту ее смятение сменилось раздражением.
– А мне казалось, ты как раз хотел, чтобы я пококетничала, чтобы я испытала все это, столкнулась с жизненной реальностью и увидела низменность пожирающих меня глазами почитателей.
– Я никогда не соглашусь, чтобы мужчины смотрели на тебя так, как те мальчишки.
– Тогда отчего же ты не осадил их?
– Есть куда более насущный вопрос – отчего ты не сделала этого? Попытайся я увести тебя оттуда, ты выставила бы меня дураком. Или ты стремишься показать мне своим поведением, что уже сделала свой выбор?..