Рябкин вздохнул. Его улыбающаяся, лоснящаяся физиономия вдруг обрела черты серьезные и решительные.
— Вот это уже конкретный разговор, господин Борин, — произнес он.
— Я только спросил. Я не дал никакого согласия.
— И все-таки перейдем к делу. Вам, конечно, известно, какой резонанс в городе получило убийство известной поэтессы Дарьи Лесковой. Ну так вот. Мы хотим, господин Борин, чтобы вы во всех подробностях описали сцену, предшествующую ее трагической гибели. Надеюсь, вам понятно, что никто, кроме вас, господин Борин, — Рябкин сделал короткую паузу и посмотрел писателю прямо в глаза, — ни один человек, кроме вас, не сделает этого лучше.
— Вы хотите, чтобы я… — Писатель замолчал, еще не совсем осознавая, о чем просит этот неприятный ему человек.
— Да, да, господин Борин. Именно вы. Вы. И уверяю вас, это не принесет вам ни малейшего ущерба. И даже наоборот, укрепит вашу популярность.
— Это вас господин Сокольский надоумил? — поинтересовался писатель.
Рябкин недоуменно пожал плечами.
— Ну что вы. Я, конечно, лично знаком с князем Григорием Андреевичем, но, уверяю вас, к этому делу он не имеет никакого отношения. Ну так как?..
— Я прошу прощения, господин Рябкин. Я неважно себя чувствую. Я попросил бы вас уйти. Разумеется, писать для вас я не буду.
Писатель встал. Рябкин медленно последовал его примеру.
— Что ж, очень жаль, господин писатель, очень жаль. И все-таки не советую вам торопиться с отказом. Знаете, мало ли что? Знаете, чем закончились похороны?
— Чем же?
— Народ пошел обратно к Кремлю со своими требованиями. Полиция пыталась помешать. Было столкновение. Есть раненые, даже убитые… Да, чуть не забыл! Увидите господина Прыгунова, передайте ему привет. И спросите, получил ли он благодарность от губернатора? — Рябкин улыбнулся своей отвратительной улыбкой.
— До свидания, господин Рябкин, — сказал писатель, открывая входную дверь.
— До свидания, господин Борин. Рад был познакомиться с вами. Кстати, как ваши дети?
— Спасибо, думаю, они здоровы.
— Все трое?
— У меня двое детей.
— Ах, простите, значит, мне дали неверную информацию. — Рябкин снова улыбнулся и не спеша пошел по лестнице вниз.
Закрыв дверь за непрошенным гостем, Алексей Борисович подошел к телефону и набрал номер Прыгунова.
— Прыгунов у телефона, — после долгого ожидания послышалось на другом конце провода. Голос Вадима Никитовича звучал вяло и болезненно.
— Здравствуй, Вадим. Это я — Алексей.
— Узнал, дорогой мой. Здравствуй.
— Слушай, тут приходил какой-то очень неприятный тип из газеты. Просил, чтобы я написал против тебя статью. Ему все известно про тот вечер.
— Черт с ними со всеми. Знаешь, я, пожалуй, заеду к тебе сегодня вечером. Поболтаем. Ты на похоронах был?
— Был. Это отвратительно. К чему весь этот мерзкий спектакль?
— А это ты у своего дружка Сокольского спроси. Ну ладно, до вечера. Будь здоров.
«Права была Вика, — положив трубку, подумал Алексей Борисович. — Надо бежать из этого проклятого города, пока они не втянули меня в какую-нибудь гнусную историю. И отчего людям не живется спокойно? Зачем им все эти митинги, сборища? Какой на редкость неприятный человек этот Рябкин. И почему, почему он спросил про детей?..»
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ПРЫГУНОВ
После своей последней встречи с генерал-губернатором Вадим Никитович Прыгунов решил взять себя в руки. Он уже почти сутки не прикасался к спиртному, старался меньше курить и даже периодически делал легкие гимнастические упражнения. Уже сутки он ни с кем не виделся и никого не принимал.
«Ничего не было, — настоятельно внушал себе Прыгунов, расхаживая в халате по просторным комнатам своего роскошного особняка. — Не было той бестолковой сцены у писателя Борина, никакой маньяк не убивал никакую девочку по имени Даша, а если и убил, то я, статский советник Прыгунов, не имею в том никакой вины. Я просто хотел пригласить ее в гости. Я просто хотел ее проводить. Я хотел как лучше. Я ни в чем не виноват. Я ни в чем не виноват. Его нет. Ее нет. Никаких мук совести нет. Ничего нет. Есть только бред моего больного, воспаленного алкоголем воображения. Есть еще работа, много работы — беспорядки в Москве, городской бюджет, биржа, банк и прочее, прочее, прочее. Работать, больше работать. Больше развлечений и светской жизни — и все, все, все будет хорошо. Ах да! Есть еще несравненная графиня. Любовь, любовь — вечная мука! Ее уж никак не выбросить из головы».