Рынин носил с собой много разных вещиц. Одному встречному он даст печенки — к горю, другому уголь — скоро случится смерть любимого человека, кому хлеба — это к счастливой жизни. Бывали у Николая Матвеевича и гостинцы. Это для детей.
Несмотря на строгий вид юродивого, дети всегда бегали вокруг него. Он ласкал их с большой нежностью, и дети чувствовали искреннюю доброту его сердца. Школьники с вниманием относились к действиям доброго человека, видя в них то счастливые, то неприятные для них предзнаменования: ударит легонько школьника по плечу — быть высеченным.
Конечно, неблаговоспитанные дети обижали Николая Матвеевича.
«Летом, — рассказывает купеческая дочь, — один слепой сидел на галерее гостиницы и просил милостыню. Проходит мимо него Рынин. Уличные мальчишки, увидев юродивого, стали бросать в него песок с дороги, пыль попала в глаза слепому и причинила ему боль. Он стал тереть глаза, а Рынин говорит ему: „Три, три", — и слепой прозрел».
Сначала могила Николая Матвеевича отличалась от других разве тем, что была сильно изрыта почитателями юродивого. Даже крест на ней покосился. Потом одна купеческая вдова устроила над ней крышу на деревянных столбах и высокие перила. А другая почитательница покойного построила дощатую часовенку, покрытую железом, с небольшой главкой из белого железа и железным крестом. В часовне четыре окна, вход в нее с западной стороны. Могила укрыта парчой и стоит на ней деревянный крест.
Спустя годы кто-то покрасил часовню голубой масляной краской, на восточной стороне устроили деревянный иконостас с тремя образами с золоченой резьбой: посередине — Воскресения Христова, направо — Успения Божией Матери, налево — святителя Николая. На стене висит портрет Николая Матвеевича: худое, с заостренным носом, подвижническое лицо с темными задумчивыми глазами.
Христианская месть врагу
В казачьей станице торговал приезжий купец, который уже несколько лет снимал лавку и жилье у одного друга-казака. Ни хозяин у постояльца, ни постоялец у хозяина никогда не утаивали ни одного лакомого куска. Всем делились и были счастливы в своей мирской благодати. Купец крестил у казака детей, а казак крестным отцом своим детям сделал купца и всегда был с кумом в таком ладу, что родные братья завидовали их дружбе.
Купец ежегодно отправлялся в Москву за товаром и для расчетов по торговым займам.
Однажды он собрался по обыкновению ехать в Первопрестольную, собрал деньги и вечером, накануне отъезда, пересчитал их вместе с казаком.
Пришла в голову казака недобрая мысль воспользоваться деньгами купца. Совесть его корит, а злой дух нашептывает:
— Чего ты боишься? Денег много, заживешь богато, сбудь только кума с рук, а после, с деньгами, много найдешь новых друзей и кумовьев.
Всю ночь казак не спал и разбудил купца в после полуночи.
— Вставай, кум. Пока, на зорьке, отъедешь десяток-другой верст, я тебя провожу, и распростимся, а в полдень от жары отдохнешь.
Купец, конечно, не подозревал друга, он полагал, что тот по-приятельски хочет его проводить.
Кумовья собрались, сели в повозку и покатили по дороге. В станице все еще спали.
Надо было проехать степью верст двадцать. Проехав половину пути, казак сказал купцу:
— Любезный кум. Ты меня прости за недобрые мысли. Не мне бы тебе о них говорить и не тебе бы слышать. Враг человеческий не дает мне покоя, твердит, чтобы я отнял твои деньги, а самого тебя убил.
— Что ты, кум! Что с тобой? — отвечал купец. — Стращать, что ли, меня вздумал или просто из ума выводишь? Да вот так я тебе и поверил! Нет, друг, кажется, мы не первый год с тобою знакомы; видал ты у меня денег и побольше теперешнего.
— Хочешь, верь, хочешь, не верь, — продолжал казак, — только я говорю правду. Я и сам не рад злой мысли, да что делать! Видно, тебе на роду написано погибнуть от друга!
Гримаса на лице и слова казака уверили купца в истине.
— Ну, кум, прости меня Бог. Знать, Господь помянул мои грехи. Будь со мною святая Его воля. Не так жалко расстаться с белым светом, как жалко погибели души твоей, — сказал купец, обливаясь слезами.
Казак начинал уже раскаиваться, но дьявольская мысль его не оставляла: он взял кистень и, показав купцу, продолжал:
— Прощай, кум. Чему быть, того не миновать. Молись Богу в последний раз.
— Послушай, кум, — начал опять купец. — Не губи моей и своей души: возьми мои деньги и отпусти меня живого. Бог и все святые будут тебе за меня порукой, что во всю жизнь не скажу об этом никому ни слова.
— Нельзя, друг! — отвечал казак. — Теперь ты клянешься, когда видишь смерть над головой, а после и божба будет не в божбу, тогда пропала моя голова: начнут таскать по судам, не рад будешь и деньгам твоим: все перейдут в карман судей и подьячих.