— Теперь ты еще не способен как должно воспринять от Господа прощение и помилование. Сначала тебе нужно через тяжелый опыт понять, что суд Божий страшнее, чем суд человеческий.
Когда после этого явился полицейский пристав и стал спрашивать отца Иоанна, знает ли он, что случилось с Ивановым, то священник пришел в заметное волнение и путался в ответах.
Сказать «не знаю» мешала ему привычная правдивость, а сказать «знаю» запрещала тайна исповеди.
Полицейский пристав высказал подозрение, что Иванова убил отец Иоанн. Кровавые пятна, бывшие на рясе священника, нож, всунутый в ее карман, доказывали это подозрение. А сказать, что тот нож, вероятно, оставлен тут Феодоровым, что, вероятно, тот же Феодоров вытер об рясу окровавленные руки, что он убийца Иванова, — всего этого священник сказать не мог из-за тайны исповеди.
Через несколько дней отец Иоанн послал жену с письмом к архиерею. В этом письме он писал, что он не запятнал священства тем злодеянием, в котором его обвиняют, — что он мог бы назвать убийцу Иванова, но не смеет назвать его, потому что об этом он узнал на исповеди от самого убийцы.
Посылая это письмо, отец Иоанн питал в душе надежду, хотя и очень слабую, что владыка укажет ему какое-нибудь средство к тому, чтобы спастись от осуждения и каторги.
Но такого средства не было, и архиерей благословил отца Иоанна на страдания за чужой грех, по примеру страдания Христова, а не на то, чтобы спасаться от беды с нарушением священнического долга.
Нужно сказать, что семейство отца Иоанна в течение всего времени, которое он провел на каторге, жило в достатке. Благодетели щедрыми руками подавали помощь жене и детям отца Иоанна. По почте приходили к ним от неизвестных лиц пакеты с значительными денежными суммами.
Очевидно было, что кто-то знал о его невиновности и хотел за его мучения вознаградить детей. Этим подтвердились слова отца Иоанна, которые мать постоянно пересказывала его сыновьям.
«Скажи моим детям, когда они вырастут, что их отец не только убийством, но и неправедным приобретением никогда не пятнал своих рук».
Феодоров, в конце концов замученный совестью, признался в преступлении. Но суд человеческий его уже не мог достать. Его разбил паралич, и он умер в мучениях. Бог ему судья!
Княгиня-мученица
Супруг княгини Иулиании князь Симеон Мстиславович Вяземский после взятия Смоленска должен был покинуть свой удел. Ему и смоленскому князю Юрию великий князь Василий Дмитриевич отдал Торжок.
Супруга Симеона Иулиания отличалась красотой души и тела. И возбудила невольно гнев в Юрии, который домогался ее покорности.
Тщетно успокаивала Иулиания Юрия то мольбами, то уговорами, говоря, что верностью мужу дорожит больше, чем жизнью. Чтобы насытить свой гнев, Юрий решился на страшное дело: он убил князя Симеона и хотел силой взять его вдову.
Юная княгиня ударила безумца ножом и хотела спастись бегством. Юрий бежал за ней с мечом в руке, нагнал ее, изрубил и велел бросить в реку.
Князь Юрий бежал к татарам, но и там его замучила совесть. Он ушел в Рязанскую пустынь, где через два года в горьком раскаянии окончил свою жизнь.
Настала весна. Один расслабленный, сидя на берегу реки, с изумлением увидел человеческое тело, плывшее против течения. Тотчас он почувствовал, как жизнь вернулась в его иссохшее тело. И услышал голос:
— Человек Божий, иди в Торжок, в соборную церковь, и скажи, чтобы протопоп и братия взяли грешное тело Иулиании и похоронили у южных дверей.
Тогда в сопровождении толпы народа тело перенесли в собор, причем многие больные исцелились.
Однажды соборный диакон Иоанн захотел осмотреть мощи, подготовился к этому сорокодневным постом и стал откапывать гроб, но из-под земли вырвался внезапно огонь, опалил его, и он услышал голос:
— Отец, не трудись: мое тело люди не должны видеть, пока не будет на то воли Божьей.
Затем два месяца диакон лежал в расслаблении, пока не получил исцеления.
В 1811 году княгиня Иулиания исцелила жену соборного протоиерея Артемия, потерявшую разум и зрение. Через три года, при возобновлении собора, каменный гроб княгини был открыт, и потекли потоки исцеления.
Три дня у иноков
Великим постом Павлов приехал в Москву и остановился у своего приятеля, чтобы, не торопясь, осмотреть город и поклониться здешним святыням и, кстати, и поговеть у московских святителей. Обойдя Кремль и некоторые знаменитые церкви древней столицы, Павлов не остановился ни на одной из них: здесь, ему показалось, много суеты мирской, много шума, много житейского.