Отец Нестор рассеянно его слушал. Его возбужденная мысль еще не успокоилась, и он продолжал думать о путях Божьих.
— А уж в этом подряснике стыдно показаться на глаза народа, — продолжал Алексей. — Вы видели у меня в келье четки? Это из Иерусалима привез мне один монах Афонского подворья. Ведь я прежде там был…
Тут только взглянул отец Нестор на его безусое бледное лицо, с маленьким розовым ртом, с правильным тонким носом.
«О, какой ты еще молодой», — подумал про себя Нестор и, ласково пожав его руку выше локтя, поднялся и сказал:
— А что, брат Алексей, не пора ли нам вернуться домой?
— Да, пора. Пожалуй, меня давно ищут на кухне. Ну, вот Бог даст, к празднику расстанусь с ней.
Опираясь на палку, отец Нестор несколько ускоренным шагом поспешил к обители, а Алексей, идя за ним своей легкой прыгающей походкой, часто склонялся к канаве дороги и срывал цветы для букета.
Оба чернеца, стремясь к одному Христу, имели разные думы. Один смотрел на мир, как на поле горячей борьбы немногочисленных поборников святой истины и живой любви не только с неверующими или с язычниками, но и с теми опасными волками, которые ходят в овечьих шкурах. У него болит сердце не оттого, что в воскресенье был плохой сбор или что благодетель мало прислал камня на новый храм, он мучится сознанием, как разрушается мировой храм, как слабеют духовные связи любви в семье, в обществе, в государствах, как трудно крикнуть на крыше, что он услышал в уединении кельи. А другой инок, не изведав мирской жизни, уже отказался от нее и ищет удовлетворения в монастырских стенах, в строгой монашеской обстановке, в четках, в подряснике и других принадлежностях черноризцев. Но в самой душе этого юного инока ничего нет мрачного. Он так же невинно смотрит на весь мир Божий, как и те цветы, которые он по дороге срывает, тихонько припевая вечернюю песнь: «Свете тихий».
Когда они подошли к монастырю, молодой инок нагнал отца Нестора и, подавая ему цветы, сказал:
— Выбирал попахучее да покрасивее, но уж поздно: цветочки стали засыпать.
— Да, все приходит к своему концу, к долгому сну, — заметил отец Нестор, — и весь мир пришел на запад солнца.
Монастырская работа
Водном из монастырей Новгородской губернии был послушник из староверов. Родители его готовили в начетчики своего общества, но любознательный юноша Меркурий — так звали его — не оправдал их надежд. Переходя с места на место по торговым делам, он часто сталкивался с никонианами, которые и убедили его оставить свое староверство. Пробовал Меркурий склонить своих родителей последовать его примеру, но встретил от них ярое сопротивление и даже гонение за измену вере отцов и дедов.
Тут-то и вспомнились Меркурию слова Спасителя: «И всякий, кто оставит домы… отца или мать… ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». Он решительно покинул родной дом и пришел в монастырь. На второй год своего послушания в различных работах на поле, на огороде, в кухне и в церкви Меркурий задумался:
«Для чего все это? Вот собралась кучка людей — копают, строят, хлопочут, ссорятся, мирятся… А все как-то не ладно! Не видно и цели всех этих мирских дел… Для чего я оставил своих стариков-родителей и верчусь в этом колесе многоразличных дел?»
С этими вопросами приходит он вечером в воскресенье к брату Иоанну, уважаемому человеку в монастыре за смиренную мудрость.
Брат Иоанн имел обычай заход солнца сопровождать пением. На этот раз Меркурий застал его за перепиской нот «Ныне силы небесные». Пишет и тихонько подпевает.
— Не помешаю?
— Нет. Пожалуйте! — как всегда, с улыбкой встречает брат Иоанн своего гостя.
После приветственных переговоров Меркурий скоро направил разговор на вопрос, который его мучил.
— Не все ли равно, что я копаюсь здесь, на монастырской земле, или в мире? Нас подымут рано, до четырех часов, и после спешной молитвы и чая гонят в поле. Целый день до обеда и после до восьми с половиной часов пашешь или боронишь. После ужина усталый и сонный отстоишь вечернюю молитву и в десять часов спешишь в келью спать. Трудишься много, но нет горячего увлечения делом. К чему все это?
— Вас удивляет, что здесь в монастыре, как и в мире, повторяются те же картины; что люди — везде люди. Так же выбиваются из сил для большего приобретения вещественного богатства; так же ссорятся, завидуют, тщеславятся… Но есть и разница. Вы помните, как некий человек просил Иисуса Христа разделить ему с братом наследство. Господь не захотел их делить. Ведь Он, как Бог, мог бы их разделить самым точным образом, так что не оставалось бы больше причин для распри. Однако же не делит их. И правда, что толку делить? Сегодня Он их разделит, а завтра забралась корова одного брата на хлебное поле другого — и вот опять распря и суд! Господь хочет, чтобы любовь была между братьями, тогда и делить их не надо. Андрей будет говорить: «Возьми, пожалуйста, Ваня». А Иван в ответ: «Нет, Андрюша, возьми ты, голубчик!» В мире идет дележка по законам да по заслугам, а у нас в монастыре должна быть взаимная уступка по любви. И мир, как ни делится, все правильно разделиться не может. Сколько зависти, злобы, вражды из-за разделения богатств! Другое совсем — общежительные монастыри. У нас должен царить только один закон любви, закон царский, по Писанию: возлюби ближнего твоего, как себя самого. Тогда между нами будет мир, потому что нам делиться не надо. В мире хотят жить по разуму, по науке, а мы должны жить по сердцу, по любви.