И, кажется, самым главным событием моей недавней жизни были не перестрелки, взрывы, бегство и погоня, а тот вечер в ее квартире на Бассейной, запах свежайшей горячей булки и тапки-зайцы, покачивавшие ушами при каждом ее шаге…
Вечером, как обычно, мы собрались в моем номере перед телевизором.
Выпуск новостей, слава Богу, не принес очередных сообщений о бесчинствах Господина Головы, то есть меня, хотя Сергачев, кажется, был этим обескуражен.
Видимо, он ожидал большего.
– Хорошо, – сказал Сергачев, погладив себя по веснушчатой лысине, – в полночь посмотрим последний выпуск и разойдемся.
О том, чем они с Пашей занимались целый день, Сергачев не говорил, а я не спрашивал, по принципу – меньше знаешь, дольше живешь. Хотя шансов жить долго и счастливо у меня с каждым днем становилось все меньше и меньше.
Петр Петрович кинул в рот очередную конфетку, задумчиво посмотрел на меня и, как бы между прочим, сказал:
– Завтра Светлана прилетает, утром. Встретишь. У нас – дела.
И, взяв пультик, нашел коммерческий канал, где показывали голых теток, и принялся увлеченно их рассматривать.
– Надо ж номер заказать, – обеспокоился я, – девушка приедет, а ей жить негде.
– Не надо, – сказал Сергачев, не отрываясь от экрана, – я ей квартирку купил, туда и отвезешь. Пусть в Гамбурге пока поживет, город хороший.
– Квартирку, конечно, по случаю купили, – не удержался я.
– Не совсем, – Сергачев отвлекся от трясущих силиконом девиц и с интересом посмотрел на меня, – но недорого, друзья помогли.
Потом он снова посмотрел на экран и сказал:
– В мое время такого не было.
Ночной выпуск новостей ничем не отличался от вечернего, разве что добавилось сообщение о железнодорожной катастрофе в Читинской области. Я отнесся к этому известию спокойно – последние годы в России едва ли не каждый день что-нибудь рушится, сходит с рельсов или падает с неба. Однако Петр Петрович оживился.
– В Чите? – переспросил он. – Это же на границе с Китаем!
И пересел к телефону.
Сначала он недолго поговорил по-немецки с кем-то, кого называл «герр полицайкомиссар», потом позвонил в Москву, на сей раз разговор шел, конечно, по-русски, но он больше спрашивал, чем отвечал, поэтому понять суть разговора было довольно трудно.
В общих чертах стало ясно, что потерпевший крушение поезд шел в Читу из Китая и, скорее всего, был подорван, потому что многие в округе слышали взрыв такой силы, какой не могло возникнуть по простой железнодорожной причине.
Судя по всему, пассажирами были исключительно китайцы, возможно, в поезде везли и контрабанду, если – да, то наверняка наркотики, но это установить уже невозможно. Сергачев несколько раз упоминал какого-то «Мандарина» и еще одного китайца, но как они связаны с этим поездом, я не понял.
Когда Сергачев положил трубку, лицо его радости не выражало.
– Наш клиент, – сказал он загадочно.
Потом подумал и добавил:
– Подробности мне дадут, но думаю, что наш. В Москве у китайцев власть переменилась – «Мандарин» исчез, значит, скоро найдут его труп. Вместо него Гунь Юй, бывшая правая рука «Мандарина», человек «Триад». Причем случилось это до катастрофы, а не после, значит, китайский переворот со взрывом поезда не связан. Думаю, завтра я узнаю о письме с требованием десяти миллиардов. Гунь Юй перед камерами выступать, конечно, не будет и пресс-конференции не даст, но о письме известно станет, и шаги он какие-то по этому поводу делать будет. Так что – утро вечера мудренее.
Сергачев встал от телефона, походил по номеру, бездумно трогая разные вещи, посмотрел в темное ночное окно, потом сказал:
– А знаете, кто будет следующим? Колумбийцы или японцы. А может, и те, и другие сразу…
– Почему? – удивился я.
– А ты, Лешенька, посмотри, кто уже был. Мусульмане, которых сейчас весь мир не любит, вроде как всемирные враги – Бен Ладен, и вообще… Потом – итальянская мафия в Америке, это совсем уже хрестоматия – Коза Ностра, Аль Капоне и город такой выбран – Чикаго, криминальная столица Америки, как у нас Петербург. Следующие – китайцы, на Дальнем Востоке их уже больше, чем русских, а за китайцами – «Триады», тоже притча во языцех, все о них слышали, но никто их не видел. Кто у нас остался из таких знаковых, как теперь модно говорить, фигур? Колумбийские наркобароны и японская якудза. Те и другие нам, русским, вроде по фигу, якудза нас вообще никаким боком не касается, а наркотики в Россию идут в основном из Афганистана или из «Золотого треугольника», который опять-таки под «Триадами». И все эти акции, кроме читинской, проходят за рубежами нашей великой Родины, значит, и ориентированы они не столько на русских обывателей, сколько на мировое общественное мнение. Потому – ждем известий из Боготы и Токио.
– А причем здесь я, то есть Господин Голова? – спросил я.
– А черт его знает! – ответил Петр Петрович. – Все, хватит, идем спать.
– Достанет дневи заботы его, – добавил он и поднял вверх указательный палец.
Возле одного из терминалов иокогамского грузового порта стоял российский сухогруз «Иван Сусанин», порт приписки – Владивосток.
Все таможенные и прочие формальности были пройдены быстро и бесхлопотно, потому что сухогруз совершал регулярные рейсы между Владиком, как на матросском жаргоне испокон веку именуется Владивосток, и японской Иокогамой, доставляя туда важный для японской промьппленности и совершенно напрасно засоряющий российскую землю металлолом.
Почти вся команда уже сошла на берег, остались только вахтенные и ответственные за разгрузку, поднялся на борт стивидор, молчаливые японцы в ярких касках и куртках начали командовать огромными кранами, почему-то не крича сиплыми пропитыми голосами – «Вира!» или «Майна!», а что-то нашептывая в торчащие из-под каски микрофоны. Дежуривший у трапа полицейский полез за термосом с зеленым чаем и коробочкой с обеденной порцией креветок.