Пятничная молитва была удобным способом встретиться и обсудить насущные проблемы не только мусульманской общины, но и Большого Берлина. В свете грядущих выборов в бундестаг вопрос о поддержке одной из партий и связанный с этим финансовый поток требовали незамедлительного направления в нужное русло.
Шейх клана берлинских нищих стоял вместе с ними, неотличимый от прочих солидных предпринимателей, как не отличались машины попрошаек от машин старейшин. Но при всей своей схожести с другими старейшинами Нищий Гасан все-таки отличался от остальных – он был суше, подвижнее, живее прочих, и, вроде бы, более нетерпелив. Постоянно поглядывая на часы, он неустанно перебирал жемчужные четки привычными к карточной колоде пальцами.
– Ты куда-то торопишься, Гасан? – спросил один из старейшин. – Час молитвы еще не наступил.
– Воин освобождается от молитвы и поста, – ответил Гасан, снова взглянув на часы, – муфтий запаздывает и я, боюсь, не услышу сегодня его проповедь.
– Но мы еще не решили вопрос с выборами!
– Выборы через месяц, а сегодняшний день уже наступил, – улыбнулся шейх нищих. – Если будет на то воля Аллаха, встретимся завтра и поговорим о выборах. Если, конечно, завтрашнее солнце заглянет в наши окна!
Он кивнул старейшинам и подошел к седобородому старику, сидевшему у самого входа в мечеть. Старец проворно вскочил и склонился перед Гасаном, шейх прошептал ему на ухо несколько слов, показал на часы и сразу же направился к машине, а старик принялся обходить нищих, тоже что-то шепча им на ухо и тыкая пальцем в часы.
Среди старейшин мусульманской общины Берлина были люди богаче Нищего Гасана, были старше его годами, были даже хитрее, но никто лучше шейха нищих не знал, что происходит в Берлине, к чему следует стремиться, а чего опасаться…
Муфтий Хаким аль-Басри проснулся от полуденного призыва к молитве. С трудом разлепив тяжелые веки, он, сквозь сонную дымку, увидел стоящего у постели Фадлуллаха.
– Господин очень устал вчера, – тягуче, как суру Корана, пропел послушник и протянул ему влажное полотенце. – Ночь, отданная молитве, стоит тысячи дней поста!
Муфтий вскочил, обтер лицо и грудь полотенцем, кинул его послушнику.
– Полдень! – в ужасе прошептал муфтий.
– Пусть господин не беспокоится, я передал вашу просьбу наибу Джафару – он сейчас читает заготовленный вами текст.
– Иншаллах! – прошептал муфтий уже спокойнее. – Я успел вчера отдать распоряжения?
– Конечно, господин не забывает ничего! – и Фадлуллах склонился перед своим милостивым властелином.
Едва закрылась дверь за последней из вошедших в мечеть женщин, старик, сидевший у самого входа, поднялся и, повернувшись к нищим, кивнул. Те дружно поднялись, сложили коврики, высыпали подаяние из мисок и, собрав свой нехитрый скарб, направились к выходу.
Старик уходил последним. Он оглядел опустевший двор, подобрал обертку от жевательной резинки, кинул ее в стоящую неподалеку урну, и, затворяя кованую калитку, в последний раз посмотрел на мечеть, которую сам по привычке называл «масджид» – место поклонения.
Построенная год назад мечеть была красива.
Справедливости ради надо отметить, что строившие ее турецкие жулики явно пожалели цемента, некоторые плитки-изразцы отвалились…
Но все равно она была хороша, особенно в этот полуденный час, когда солнце, отражаясь как в чешуе огромной рыбы, сверкало множеством маленьких звезд в зеленых изразцах купола и золотом полумесяце, словно парящем над Домом Аллаха и, может быть, если будет на то Его Воля, над всем Берлином.
Старик еще раз вздохнул и пошел к стоящему в стороне «мерседесу»; шофера он, по случаю пятницы, отпустил, придется самому садиться за руль…
Из солидного бюргерского дома с престижными дорогими квартирами, предназначенными для очень обеспеченных людей, вышел мужчина, одетый именно так, как и должен быть одет человек, живущий в подобном доме. Костюм, рубашка, галстук, ботинки – все нашептывало стороннему наблюдателю о богатстве их обладателя – по-настоящему дорогие вещи о своей цене не кричат…
Мужчина дождался когда «мерседес» седобородого старика свернет за угол, после чего подошел к входу в мечеть и заглянул в приоткрытую дверь – как и следовало ожидать, пятничная молитва собрала много верующих. Правда, за мимбаром, кафедрой проповедника, стоял не муфтий, а один из его заместителей, но, может быть, это было и к лучшему. Мужчина закрыл дверь и, выйдя за калитку, оглянулся, окидывая здание мечети, при этом на губах его появилась еле заметная усмешка. Он перешел дорогу, остановился у входа в особняк муфтия и постучал в дверь старинным бронзовым молотком. Молодой безбородый послушник с большими, по-девичьи нежными глазами с интересом смотрел на незнакомого европейца.
– Я бы хотел передать письмо господину муфтию, – сказал по-английски мужчина.
Послушник молча кивнул, взял конверт и снова с интересом взглянул на мужчину. Тот почему-то смутился, сказал по-немецки – до свидания! – и пошел в сторону паркинга. Фадлуллах проводил его взглядом, тщательно, стараясь не помять, ощупал конверт и ушел в глубь особняка – господину муфтию сейчас не до почты.
Фархад, помощник имама Большой Соборной мечети, был профессиональным проповедником – хатибом, поэтому он отложил текст, написанный ажурной вязью Фадлуллаха, достал из кармана два мятых листка с тезисами проповеди, которую он читал пять лет назад перед верующими Дюссельдорфа, быстро пробежал глазами текст, вздохнул и посмотрел на часы.
Правоверные останутся недовольны, но сегодняшняя служба будет короткой – через сорок минут у него встреча в Тиргартене – прибыла очередная партия афганского героина, который нужно срочно развезти по точкам. Он быстро прошел к кафедре, обратился лицом в сторону Мекки, воздел руки и поставленным голосом затянул:
– Ля илях илля ллах! – Нет Бога, кроме Аллаха!
Встроенный в кафедру микрофон отреагировал на эту фразу и послал короткий импульс на смонтированную в подвале аппаратуру, на лицевой панели вспыхнуло несколько лампочек и загорелись зеленые цифры табло, начиная обратный отсчет времени – 10:00, 9:59, 9:58, 9:57… …мужчина, сидевший в припаркованной напротив мечети машине, вынул из уха крошечный наушник и посмотрел на часы – он тоже услышал славящую Аллаха фразу и улыбнулся. … – любовь столь же угодна Богу, как молитва, – прошептал муфтий Хаким и положил руку на жаркий живот Фатимы. …послушник Фадлуллах осторожно вскрыл письмо, принесенное иноверцем, и развернул вложенный в конверт листок. Несколько фраз, написанных по-английски, повергли его в шок.