Тара смеряет Рэна злобным взглядом.
— Нам нужно знать историю его болезни. Аллергии. Прошлые травмы. Подобного рода вещи. — Она медленно произносит каждое слово, как будто думает, что он немного тугодум и, возможно, не сможет понять, что та говорит. — Мы также должны убедиться, что у него есть стра…
— Если ты скажешь «страховка», да поможет мне бог, я разнесу здесь всю мебель, — рычит Пакс. — Если кто-то ранен и страдает, ему нужно помочь, прежде чем вы, стервятники, убедитесь, что ваши карманы будут набиты.
Тара вздыхает. Порыв воздуха звучит так, словно он поднялся из подвала ее усталой души.
— Посмотри внимательно. Я — медицинская сестра. Я не набиваю карманы ничем, кроме неоплаченных счетов, приятель. А сейчас ты хочешь стоять здесь и спорить о коррумпированной системе здравоохранения, которую я абсолютно не в силах исправить? Или хочешь сесть вон там и помочь заполнить эти формы, чтобы мы могли зашить пенис твоего друга? — Она мрачно смотрит ему прямо в глаза.
Пакс сверкает зубами, выхватывая бумаги и наклоняясь через стойку, чтобы взять одну из ее ручек — блестящую, золотистую с розововолосым троллем, прикрепленным на конце.
— Две минуты. Если займет больше времени, мы начнем штурм.
— Поступай как знаешь, малыш.
Сижу на шатком стуле с закрытыми глазами, потный, с обнаженной грудью и подавленный, в то время как мои друзья спорят над ответами анкеты на бланке. Я предоставляю информацию, когда меня толкают, но в противном случае позволяю им продолжать. Все, о чем я могу думать — это тяжелое, влажное, пульсирующее ощущение между ног и то, что комната, кажется, качается.
В конце концов парни заканчивают с бумагами и относят их Таре, оставив меня, растянувшимся на стуле, жалобно стонущем, как раненое животное. Я погружаюсь в странное состояние транса, только этот транс не мирный и расслабляющий. Это больше похоже на психический паралич, когда ты окружен бесконечной паникой, и кажется, что мир вот-вот закончится, но твое тело полностью заморожено, и ты ничего не можешь с этим поделать.
— Вау. У тебя такой вид, будто сегодня выдался тяжелый день.
Голос.
Женский.
Вообще-то, довольно сексуальный.
Слегка хриплый, необычный звук прерывает оскорбления, которые я бросал в свой адрес. Открываю глаза, смотрю вверх и… Вау! Я выпрямляю спину, словно кто-то только что засунул мне в задницу шило. Ноги от ушей. Красивые миндалевидные глаза глубокого, насыщенного коричневого цвета, цвета земли после ливня. Они так завораживают, что на секунду забываю о крови, стекающей по моим ногам, и все, что могу делать, это смотреть.
Волосы у нее растрепанные, представляющие собой ворох тугих, длинных локонов. Переносица девушки усыпана веснушками, что придает ей девичий вид, который противоречит ее очень заметным изгибам, подчеркнутые обтягивающей футболкой с эмблемой NASA и черной джинсовой юбкой. У нее бледная кожа, цвета свежих налитых сливок. На щеках играет румянец, словно она только что вышла из чересчур жаркой комнаты.
Я никогда в жизни не видел никого более чертовски красивого.
— Никогда не думала, что увижу лорда Ловетта, сидящим в больничной приемной в одном нижнем белье, всего в крови. Господи, ты... — Она смотрит на мою промежность. — Тебя ведь не порезали, верно?
Девушка знает, кто я. И мой титул она произнесла без всяких эмоций. Это ненормально. Большинство людей не могут произнести слова «Лорд Ловетт» без усмешки на губах или восхищения в глазах. Эта девушка произносит слова так, будто это просто слова. Набор букв, связанных вместе, и ничего больше. Без намека на землю, богатство или привилегии, связанные с ними.
— Прости? Мы уже встречались?
Незнакомка выгибает бровь, оценивая мой причудливый внешний вид, и я запоздало понимаю, что она видит. Боже, это гребаная катастрофа.
— О, только раз или два, — говорит она. — Каждый день за последние три года. Ты ведь шутишь, правда? — Затем смеется, подтягивая ремень сумки выше на плечо. Мне ничего не остается, как рассмеяться вместе с ней.
— Конечно. Прикалываюсь над тобой, — соглашаюсь я. — Ты ведь меня знаешь.
— Ага, ты всегда выкидываешь трюки и валяешь дурака на английском.
Английском? Урок английского? Эта чертова Афродита учится в Вульф-Холле, а я ее раньше не замечал? Как это вообще возможно? Три года? Я три года не замечал эту девушку? Это невозможно.
— Да. Ну... Английский — это скучно, верно? Надо же как-то развлекаться.
Улыбка сползает с лица девушки.
— Кончай нести чушь, Дэш. Ты ведь понятия не имеешь, кто я? Боже, какой же ты идиот. Ты и твои придурки из Бунт-Хауса думаете, что вы чертовски особенные, да? — Ее голос повышается, та холодная легкость, что была мгновение назад, исчезла.
Черты ее лица сейчас напряжены. Глаза прищурены, переносица сморщена, что веснушки собрались в кучу, а полные, чертовски восхитительные губы сжаты так сильно, что почти исчезли. Я так смущен ее быстрой сменой настроения, что откидываюсь на деревянную шаткую спинку, прижимая полотенце к члену чуть крепче, на случай, если у нее появятся какие-нибудь идеи. Как она может быть еще красивее теперь, когда в ярости?
Господи, неужели Пакс прав? Я реально потерял слишком много крови? Может быть, я действительно знаю эту девушку, а эта амнезия — временный побочный эффект недостатка кислорода в моем мозгу?
— Знаешь…
— Ты, — продолжает она, тыча указательным пальцем в мою сторону. — Со своим шикарным английским акцентом, модной машиной и модной одеждой…
— Эй! Я покупаю вещи в American Apparel! — Для меня крайне важно, защищаться от этого натиска, даже если понятия не имею, откуда он исходит, и я трагически обезоружен своей травмой.
Девушка фыркает, и вот она — усмешка. Никуда не делась. На какое-то мгновение мне показалось, что…
— Не ври. Отец присылает тебе одежду из лондонского магазина «Брукс Бразерс», не так ли? У тебя вообще есть джинсы, Дэшил? Или любые другие, обычные брюки, которые не нужно отдавать в химчистку?
— Я был бы лучше подготовлен к ответу, если бы прямо сейчас на мне были какие-нибудь штаны.
— Забавно. — Девушка скрещивает руки на груди, теплые карие глаза становятся черствыми и холодными. Тяжесть ее взгляда на моей обнаженной коже возрастает до неудобного уровня.
— Какая у тебя группа крови? — кричит Рэн.
Господи, да ладно. Я уже говорил ему об этом.
— Первая отрицательная!
На секунду уголки рта девушки опускаются.
— Первая отрицательная — большая редкость. Сегодня у них здесь прием крови. Ты должен пожертвовать. Именно поэтому я здесь, если тебе интересно.
Я бросаю взгляд на пропитанное кровью полотенце.
— Сомневаюсь, что это возможно. Излишки крови, которые у меня могли быть, остались на полу.
У стойки регистрации Пакс хватается за край стойки обеими руками. На его шее выступают вены. Выглядит так, будто парень вот-вот перепрыгнет через стол и оттолкнет Тару, чтобы самому ввести мои данные в компьютер.