Моя реакция отражает ее собственную. Никогда, я не представлял себе, она чувствует ко мне то же самое, что и я к ней. Я не имел чертового понятия, как справиться с ее страхом. И все это потому, что она думает, будто я разобью ей сердце, и она, в конечном итоге, станет, как ее мать.
– Хочешь знать, когда я впервые понял, что ты мне нравишься больше, чем друг? – спрашиваю я, а затем задерживаю дыхание, опасаясь, что она скажет «нет».
Она колеблется, кажется, до скончания времен, прежде чем неуверенно кивнуть.
– Когда я вернулся из той поездки в Париж, когда я подарил тебе снежный шар, – у меня ощущение, словно я вырезаю свое сердце, протягиваю ей, и надеюсь, что она его примет, что кажется действительно отвратительно, когда я задумываюсь об этом. – Ты выглядела настолько по–другому, и я заметил это. Я думал, что это просто странность, после разлуки на протяжении трех месяцев, и я, правда, скучал по тебе. Но когда Леви, тот парень, с которым я иногда тусовался, подошел и спросил, – есть ли у тебя парень, – я сильно приревновал и сказал ему, что он у тебя есть.
– Ты так сделал? – удивлённо спрашивает она.
Я киваю.
– Абсолютно точно сделал. Затем я почувствовал себя плохо, потому что ты так сильно мне доверяла, а я никогда не хотел рушить это доверие. Поэтому я рассказал тебе об этом во время ланча. Потом Винтер начала тебя дразнить, что ты запала на кого–то еще, и я подумал (ну, надеялся) что это я. Когда я узнал, что это было не так, то мое сердце было немного раздавлено.
Она поднимает брови.
– Твое сердце было раздавлено, когда тебе было четырнадцать лет?
Я киваю, протянув руку, и обхватываю ее в щеку.
– Так и было. И когда мне было пятнадцать лет. И шестнадцать. И семнадцать. И восемнадцать. И неделю назад. День назад. Каждый раз, когда мне напоминали, что я не могу быть с тобой так, как этого хочу. Никогда мое сердце не было так сильно разбито, как тогда, когда я увидел, что ты разваливаешься из–за чувства вины, которое никогда не должна была испытывать. Меня убивает когда я вижу, что тебе очень больно. И я бы никогда, никогда не сделал ничего такого, что причинило бы тебе такую же боль, и не важно, думаешь ты так, или нет, – я глажу пальцем ее скулу. – И веришь ты мне, или нет, я знаю, что ты никогда не превратишься в свою маму. Твое сердце было раздавлено ею и твоим отцом, и все равно ты заботилась о матери каждый проклятый раз, когда она разваливалась на части.
– Ты такая чертовски сильная, Виллс. Все, кто рядом с тобой, это знают. Твоя мама, черт возьми, знает это, хотя никогда не признается в этом. И я знаю, что ты сильнее, чем все остальные, и не важно что ты там думаешь, я знаю тебя лучше, чем кто–либо другой.
– Я знаю, что это так, – слезы наполняют ее глаза. – Ты всегда был рядом для меня. Даже, когда я пыталась оттолкнуть тебя, ты всегда возвращался.
Мы смотрим друг на друга, наши сердца хаотично стучат, а потом мы оба наклоняемся. Я даже не знаю, кто двинулся первым. Это не имеет значения. Имеет значение лишь то, что наши губы встречаются в середине, а она не отодвигается.
Ее пальцы запутываются в моих волосах, когда она притягивает меня ближе. Мы яростно целуемся, цепляемся друг за друга, хватаем ртом воздух, отказываясь разрывать связь, чтобы вдохнуть.
Я не знаю, как долго мы остаемся в машине и целуемся, но когда солнце начинает садиться, мы разъединяемся и направляемся в дом. В ту секунду, как мы ступаем за порог, наши губы снова сталкиваются.
Вцепившись в ее бедра, я подхватываю ее на руки, а она обнимает своими ногами мою талию. Я стону, вспоминая последний раз, когда она это делала: как я терся об нее, как она стонала.
В этот раз я хочу большего.
Столько, сколько она мне даст.
Уношу ее вслепую через дом, спотыкаюсь, пока иду по коридору в свою спальню. Когда она отстраняется, чтобы посмотреть, где мы находимся, мне кажется, что она готова запаниковать. Вместо этого она припечатывает свои губы к моим и прикусывает мою губу. Мое тело содрогается, и я чуть не падаю на пол, но мне удается, спотыкаясь, добраться до кровати.
Уложив ее на матрас, я накрываю ее тело своим и целую медленно, неторопливо, давая понять, что я не спешу.
– Мы не должны ничего делать прямо сейчас, – неровно шепчу я в ее губы.
– Что если я хочу? – ворчит она, а потом ее глаза расширяются.
Я почти смеюсь. Виллоу никогда не была хороша в разговорах о чем–либо сексуальном. Выслушав, что она говорила о своем прошлом, я могу понять, почему. Бог знает, что она видела, пока жила в том доме с мамой и ее бесчисленными ухажерами. Вероятно, она чувствовала себя неловко все чертово время.
Я поднимаюсь на локти, чтобы посмотреть на нее сверху вниз.
– Я не хочу, чтобы ты чувствовали себя неудобно, когда ты со мной.
Она кладет свою ладонь на мою грудь, и мое сердце стучит под ее рукой.
– Я не думаю, что я вообще себя когда–либо так чувствовала, – потом она обхватывает своими руками мою голову и тянет меня для еще одного поцелуя, одновременно выгибаясь подо мной.
Я стону, опуская свои бедра на нее, вырывая «ох» из ее губ. Снова и снова, мы движемся вместе, так и не разрывая поцелуй. Ее рука блуждает вверх и вниз по моей груди так же, как это было в ту ночь в ее постели. Когда ее пальцы находят подол моей рубашки, я отталкиваюсь назад, чтобы ее стащить и бросить на пол. Потом снова опускаюсь своим ртом на ее рот. Ее вкус сводит меня с ума, и когда она проходит своими пальчиками вверх и вниз по моей груди, я, твою мать, чуть не теряю все свое самообладание. Внезапно, медленный поцелуй становится безрассудным, наши языки переплетаются, наши тела двигаются.
– Так нормально? – спрашиваю я, когда хватаю нижнюю часть ее рубашки.
Она машет головой вверх и вниз, и все мои сомнения разрушаются, когда я сдергиваю ее рубашку. Вскоре следует ее бюстгальтер, и я отталкиваюсь назад и смотрю на нее сверху вниз. Ее каштановые волосы, словно ореол вокруг ее головы, ее большие глаза никогда не выглядели красивее, а ее грудь поднимается и опускается с каждым вздохом. Когда мои глаза опускаются на блестящий бриллиант выше ее пупка, я сдерживаю стон.
Охренеть.
Я скольжу по нему своими пальцами, и мой член становится чертовски твердым, когда она начинает дрожать.
– Когда ты это сделала? – спрашиваю я, проводя вниз по ее животу.
– Около года назад... Винтер меня на это уговорила, – она прикусывает нижнюю губу, схватив одеяло, когда я достигаю пояса ее джинс. – О, мой Бог, Бек, это ощущается так хорошо.
Я практически теряю контроль прямо там.
– Черт, ты такая красивая, – я скольжу пальцами вниз по передней части ее джинсов и прижимаюсь губами к ее губам.
Идеально.
Этот момент – идеальный.
Может быть, если мы никогда снова не выйдем на воздух, то сможем оставаться здесь вечно.
Глава 22
Виллоу
Не могу поверить, что это происходит. Хорошо, может быть, могу. В глубине души, думаю, я догадывалась, что все эти клочки бумаги не могли остановить то, куда мы с Беком направлялись. Я просто откладывала неизбежное. Я могла бы бороться с этим дольше... Может быть. Но когда он сказал все эти вещи (эти замечательные вещи, которые заставили мое сердце биться в груди, а трещину в моем сердце немного зажить), я больше не хотела с этим бороться. Я хотела его. Я нуждалась в нем. Меня пугала нужда, потому что желать и нуждаться – это две разные вещи. Без желания можно прожить. А нужда – она, как воздух. Ты не можешь без него жить.
Я не хочу прожить жизнь без Бека.
Я хочу его.
Я хочу чувствовать себя в безопасности.
Безопасность.
Безопасность.
Безопасность.