– (актёры пластической драмы изображают стайку воробьёв в их едином содружестве, и в их взаимопомощи) Однажды когда почтенный Аполлоний учил сограждан взаимопомощи и состраданию… учил поддерживать друга другу, сочувствовать другу другу, и беречь один другого… а стайка воробьёв при этом сидела на деревьях, и будто слушала его… один воробышек к ним прилетел, и зачирикал как будто призывал всю стаю следовать за ним… всю стаю следовать за ним… и вдруг, вся стая поднялась, и полетела вслед за воробышком, кто прилетел внезапно, и будто бы издалека… и будто стаю поманил последовать за ним… и вот когда все те кто слушал Аполлония уставились в ту сторону, куда вспорхнули воробьи… сам Аполлоний прервал свою беседу, и пояснил собравшимся вкруг Аполлония, что – это вдалеке мальчишка нёс лукошко с пшеном… споткнулся, упал… тем разбросал зерно… он что – то сумел собрать, и унести с собой… но много зерна ещё осталось на тропинке… и вот один воробышек, увидевшей всё это, направился к сидевшей в отдаленье на деревьях птичьей стае чтоб рассказать собратьям и нечаянной удаче, и пригласить уже всю стаю на вожделенный пир… на столь нежданный и благодарный пир… и далее, пока сам Аполлоний продолжил прерванную им беседу, часть собеседников ушли к указанной учителем тропинке… и вскоре воротясь сказали, что – всё так и есть, – зерно просыпано, и стайка воробьёв усердно поглощает нежданное зерно… усердно поглощает нежданное и благодарное зерно… всё так и есть…
«Ну вот…», – сказал им Аполлоний, – «вы видите как воробьи пекутся друг о друге… и как они привержены взаимному согласью… а мы же, люди, называем того, кто делится с другими, жалким мотом… ну, а того кто принимает помощь мы обзываем дармоедом… холуём… Однако, всё как раз наоборот, – и оказавший помощь, и тот кто принял с благодарностью её, – то всё достойнейшие люди… а те же, кто жрёт тайком от пуза, при этом хватая всё себе, и под себя… то – каплуны… готовые к закланью каплуны… само ж в себе откормленное тело… не человек, то – жирное раскормленное тело… тем более за счёт иных голодных, зажравшееся тело… живёт свиньёй… умрёт свиньёй… и расплодит бессмысленных свиней… бессмысленных для дела благостных Небес… для Дела Вечного Творца… зажравшихся свиней он расплодит… затем… Увы… такой бесстыжий лиходей плодит зажравшихся свиней… плодит… свиней… раскормленных свиней… плодит… извечно жадный лиходей… плодит раскормленное мясо – тушу… плодит свиней… плодит не души он, – свиней… не души – он плодит… плодит свиней… плодит свинину лиходей… одну свинину он плодит… плодит откормленный каплун… таких, как сам, зажравшихся свиней… увы…
– Вот вы всё бежите к ближнему от самих себя, и хотели бы из этого вашего «бегства» сделать себе вашу добродетель… но я насквозь вижу вас… Я насквозь вижу вас… Я вижу это ваше фальшивое «бескорыстие»… Я насквозь вас вижу… «убегание от самих себя из страха перед необходимостью взглянуть в пугающее вас зеркало этой вашей ничтожной больной души», это и есть ваша ничтожная боящаяся самих себя… эта ваша «добродетель»… И это ваша «добродетель». Так говорил Заратустра… «Однако выше любви к ближнему… слабому никчёмному ближнему, которого надо ещё и подтолкнуть, чтобы он не путался в ногах у героя… стоит несомненно любовь к далёкому будущему… И нигде-нибудь на небе… а здесь, – на земле… Именно здесь, на земле, это далёкое, это любимое нами будущее… Только здесь… на земле… и только здесь на земле. Это наша земля… нет для нас будто горнего неба… Это дольняя наша земля… Это наша Земля и есть наше с вами единственно дольнее Небо… единственно верное Небо… достоверное Небо…». Так говорит Заратустра… Так говорит нам наш Заратустра… Так он нам говорил… и Это наша Земля…
– (герой с голыми руками кидается на мечи стражников тирана, и в конце концов побеждает их, и убивает голыми же руками самого тирана) Когда я ему говорю, – Аполлоний, не кидайся грудью на меч застывший в руках у тирана… тем более если этот тиран подлее и злобней чем любой до него… подлее и злобней чем любой до него… Как об стенку горох, – он не слышит меня… Он не слышит меня, – прёт на меч… и выходит при том сухим их воды… И выходит при том сухим их воды. – будто то не тиран вытащил подлый убийственный меч, а добрейший и преданный друг спас его от меча… или брат… он выходит сухим из воды… Аполлоний выходит сухим из воды… Даже если и кинется грудью на, казалось, убийственный меч… он выходит сухим их воды… Аполлоний выходит сухим из воды… Сделав шаг… ещё один шаг, навстречу справедливой, но жесткой судьбе, – познать свою душу, крепить свою душу… познать свою вечную душу… благую достойную душу… познав свою душу – как «достойную бога»… Аполлоний выходит сухим из воды, принимая тирана – убийцу за помощника, друга… за помощника, друга принимая убийцу… тиран при том гибнет… Аполлоний ж выходит сухим из воды… сухим их воды… Аполлоний выходит… хоть и принял убийцу за подлинно друга… хоть и принял убийцу за брата иль друга… хоть и принял убийцу за друга – в укрепленье достойной Творца наследной и верной души… Он наследует вечную души… Тем Наследует Вечность Единой Души… Аполлоний Наследует Вечную Душу Творца… Аполлоний Наследует Вечную Душу Творца… Аполлоний творит… и исследует Душу… Аполлоний Наследует Душу… потому и не гибнет от ножа, иль меча, подлой сути тирана… по тому и не гибнет… потому он не гибнет… потому и не гибнет благая душа… потому и не гибнет…