— Я обедал раньше в Чиппенеме.
Она неохотно отступила.
— Если вы уверены, что не голодны…
— Да! — коротко сказал он.
— О, вы голодны, — воскликнула она с удовольствием. — Пирог тогда?
— Нет, я не голоден, — сказал он, прерывая ее восторг. — Я абсолютно уверен. — Он отпил виски.
— Конечно, груша все равно была битая, — призналась она. — Вы курите трубку, сэр Бенедикт? Я могла бы набить ее табаком для вас. Мой отец курит трубку; я с детства наполняла ее табаком, так что это не проблема.
— Я не курю, — сообщил он.
Она недоверчиво улыбнулась:
— Вы не курите?
— Больше не курю, — уточнил Бенедикт. — Налог нa табак так повысился, что я решил отказаться от этой дурной привычки.
— В таком случае, я бы сказала, что ваше пальто выкурило парочку-другую у вас за спиной. — Она засмеялась.
Бенедикт был в ужасе.
— Это запах не моего табака, — поспешно сказал он. — Я был вынужден подобрать застрявших на дороге людей. К сожалению, oт джентльмена несло дешевым табаком и духами. Карета пропахла насквозь, но у меня не было выбора — c чистой совестью я не мог оставить их под дождем.
— Oдно беспокойство — приютить незнакомцев холодной, сырой ночью, — серьезно согласилась Кози. — Они причиняют больше неприятностей, чем заслуживают, эти незнакомцы, и ни слова благодарности!
— Совершенно, — ответил он, никоим образом не связывая ее замечания с собственной ситуацией. — Но всегда следует быть милосердным к нуждающимся. Я прошу прощения, если запах вас оскорбляет.
— Ах, нет. Мне самой следует принести извинения, — заверила она, садясь на кирпичный приступок спиной к огню. — Я думала, что вы всю ночь гуляли, курили и волочились за женщинами, как настоящий джентльмен! — Еe зеленые глаза плясали.
Бенедикт не мог поверить — женщина села в его присутствии. Обычно его сдержанной манеры было достаточно, чтобы обуздать любую наглость.
— Нет, действительно, мисс Кози, — сухо повторил он. — Я же говорил, что больше не курю.
Она громко рассмеялась:
— Просто волочились за женщинами тогда?
Бенедикт уставился на нее. Женщины его класса, леди, никогда не смеялись с открытыми ртами. Это считалось вульгарным. Что более важно, было вызвано печальной необходимостью: лишь немногие женщины имели более-менее терпимые зубы. Вместо того, чтобы смеяться, они усмехались, подсмеивались и хихикали за кончиками пальцев в перчатках или прикрываясь веерoм.
Бенедикт должен был пoчувствовать отвращение к этой хохочущей, вульгарной ирландской девице. Вместо этого, необъяснимо, ее смех пробудил его: oн вдруг захотел заняться с ней любовью прямо там, где спит кот. Конечно, это был иррациональный импульс — как вообще сексуальное влечение в целом, — нo отрицать его было бы еще более иррационально. И где иррациональности нельзя избежать, Бенедикт любил сводить еe к минимуму. Признание привлекательности женщины было первым шагом в управлении этим.
— Я слишком стар для таких упражнений, мисс Кози, — твердо заявил он.
— Ах, нет. У вас все еще черные волосы, спина прямая. Да ведь вам не может быть больше ста десяти.
— Мисс Кози! — резко одернул он. — Вы заигрываете со мной?
— Только последние пять часов, — ответила она с насмешливым раздражением.
— Мне тридцать восемь, — сказал он с негодованием. — Вам не может быть больше двадцати двух лет.
Чайник свистнул, и она вскочила, чтобы снять его с крючка.
— Вы уверены, что не желаете чашки чая, сэр Бенедикт? Нет смысла переводить зря кипящий чайник, не так ли?
— Нет, благодарю вас. В обществе приходиться пить такие количества чая, что я никогда не пью его дома. — Он протянул свой бокал. — Виски вполне достаточно, думаю.
Кози помедлила. Зная из горького опыта, что третий стакан виски может превратить даже самого респектабельного человека в отъявленного мерзавца, она решила ограничить его двумя.
— Это будет третий стакан, сэр, — мягко напомнила она ему. — Вам лучше притормозить.
— Почему? — возмутился он. — Что-то не так с вашим виски?
Она на мгновение тупо уставилась на него, а потом без всякой причины разразилась смехом. Снова ее смех оказал тревожащее влияние на его физиологию. Со слезами на глазах она откупорила бутылку.
— Вы заработали свой третий стакан, получайте. «Что-то не так с вашим виски?» — передразнила она, наливая.
Она снова села на приступок и вытерла текущие глаза уголком фартука.
— Это как раз то, что Сэнди сказал бы, чтобы выманить у меня третий стакан. Он всегда мог заставить меня смеяться, Сэнди. Боже, прости меня, я скучаю по нему все больше.
Бенедикт чувствовал себя нелепо завидующим неизвестному Сэнди.
— У меня всего три брата, — сказала Кози через мгновение, настойчивая перед лицом его очевидного безразличия. У человека было лицо, похожее на резной мрамор. — Они ценили, как я готовлю, — с упреком добавила она. — Конечно, они съели бы свои кулаки, если бы я позволила им, так что это вряд ли комплимент.
Бенедикт был доволен.
— Понятно. Сэнди ваш брат?
— Один из трех, — повторила она.
Вeроятность того, что три ирландца будут носиться у него доме, жуя свои кулаки, совсем не обрадовала Бенедикта.
— Они в Ирландии? — спросил он обеспокоенно.
— Нет. Ларри, конечно же, в аду, — проговорила она, как само собой разумеещееся, — но думаю, у Сэнди есть надежда. Во всяком случае, я на коленях молю за них Бога. Они служили в 54-ом, Собственном герцога Келинча пехотном полку. Вы знаете такой?
— Да, конечно. Только четыре человека выжили в битве под Ватерлоо, — oн ответил серьезно.
Она кивнула:
— Мой отец был одним из них. Сейчас он в Индии с двумя сотнями новобранцев. Ларри и Сэнди не так повезло — oни погибли там, в Бельгии, как и многие другие.
— Извините, — искренне произнес он. — Особенно в отношении бедного Ларри.
— Они были военными, — просто сказала девушка. — Вы были в Ватерлоо?
— Только как наблюдатель. — Бенедикт поднял свой стакан. — За солдат Келинча.
Тост принес ему беспрецедентный четвертый стакан виски. Напиток, казалось, развязал гостю язык, что ей понравилось. Кози решила, что он самый интересный человек, которого она когда-либо встречала. Она могла бы говорить с ним всю ночь, eй совсем не хотелось спать.
— Вы сказали, что у вас три брата.
— Мой младший брат сейчас на пути в Индию. Дэнy всего восемнадцать, ягненкy. Когда вы постучали, я испугалась, что курьер принес дурные вести.
Убедившись, что отец и братья Кози далеко, он больше не интересовался ее семьей.
— Как давно вы знакомы с лордом Скелдингсом? — резко переключился он.
— Скелдингс? — удивленно переспросила она. — Это который из них?
— Сколько их было? — хотел он знать.
— Слишком много, — откровенно призналась она. — Еще один лорд, и я уезжаю в Америку.
Бенедикт нахмурился.
— Лорд Скелдингс — владелец этого дома, мисс Кози.
— Неужели? Все было сделано через агентов, — объяснила она. — Я попросила хорошее, тихое место на респектабельной улице, так что я неплохо справилась.
— Конечно, Камден-Плейс достаточно респектабелен для кого угодно, — подтвердил он.
Она сморщила лоб.
— Однако непомерно крутo, полагаю?
— Да, но ходить в гору — хорошее упражнение.
— Я имела в виду арендную плату. — Она засмеялась. — Вы не думаете, что это непомерно? Англия — дорогое место, все непомерно.
— Конечно, не все, — пробормотал он. Строго говоря, невозможно, чтобы все было непомерно, но мисс Кози, похоже, не интересовалась определениями, строгими или нет. Например, ее любовь к слову «приятно» почти сводилась к дефекту речи.
— Да, все! У нас не было приличного куска говядины уже три недели. Одиннадцать пенсов за фунт! А теперь Великий пост, и я не могу есть говядину, даже если б могла себе позволить, не так ли?