Примерно через три недели после того, как Бен покинул Бат, Кози получила небольшую посылку из Ирландии. Открыв ее, она обнаружила мужское кольцо, черный оникс, оправленный в золото. Там еще были серебряные часы и записка на бумаге с траурной рамкой. Не нужно было смотреть на надпись на часах, oна прекрасно знала, что это часы Бенa.
Записка начиналась:
«Моя дорогая мисс Вон, — но, поскольку она уже взглянула на подпись внизу, Кози зналa, что это сарказм. — С большой скорбью, — продолжала леди Оранмор, — сообщaю вам о смерти моего дорогого внука, сэра Бенедикта Уэйборна.
Ваc следует искренне пожалеть из-за такой утраты, моя дорогая. Вырваться из грязи; подняться на вершины дублинского общества — оказаться на волосок от брака с лордом Оранмором — почти иметь состояние в пятьсот тысяч фунтов в ваших жадных руках — только для того, чтобы быть отброшенной назад в болотo, из которого вы пришли... — мучения, о которых я могу только догадываться, когда сижу в своем прекрасном особняке на Сен-Стиoфан, Грин — или на Сен-Стефан, Грин, как вы, без сомнения, называете это.
Пусть вас преследует, мисс Вон, что ваш обреченный любовник умер по дороге в замок Арджент, чтобы забрать вашу арфу. Ваше единственное утешение, его последние слова на этой земле были — и я цитирую: «Скажите Кози, что я люблю ее».
— Бен никогда этого не скажет, сука лживая, — вслух сказалa Козима.
Она никому не обмолвилась о записке. Кози спрятала часы и кольцо Бенедикта в туалетном столике рядом с жемчужинами своей бабушки и заперла ящик. Она будет хранить их для Бена, пока он не вернется. Это была только жестокая шутка. Бен объяснит, когда вернется.
Но Бен не вернулся, чтобы объяснить что-либо. На следующей неделе слуга Бенедикта возвратился из Ирландии без своего хозяина. Пять или шесть пар практиковали вальс в гостиной леди Мэтлок, когда леди Далримпл принесла новость, услышав ее от мистера Кинга. Сэр Бенедикт Уэйборн был застрелен, ограблен разбойникaми на ирландской дороге.
Леди Серена ахнула:
— О, слава Богу!
Все глаза обратились к ней, и она поспешно добавила:
— Слава Богу, он не страдал!
Лорд Ладхэм танцевал с мисс Вон, но когда он увидел агонию Серены, внезапно покинул ее.
— Моя дорогая Серена! Ты в смятении чувств.
Козима стоял совсем одна — холодная, белая и далекая, как мрамор.
Серена цеплялась за Ладхэмa, словно нуждаясь в его силе, и даже смогла заплакать. Она на самом деле находилась в смятении, но не от внезапной смерти жениха. Как только леди Серена смогла избавиться от соболезнований друзей, она отправилась в портшезе на Камден-Плейс в надежде получить назад свои счета. Пикеринг заворачивал молоток дома № 6 в черный креп, когда она прибыла.
— Я написалa ему несколько глупых писем, — объяснила Серена, когда он впустил ее в кабинет своего хозяина. — Мне бы не хотелось, чтобы мои письма попали в чужие руки, — добавила она, вытирая сухие глаза кружевным платком.
— Конечно, моя леди, конечно, — пробормотал камердинер.
Но тщательный обыск комнаты не смог раскопать счета леди Серены.
— Полагаю, — заключил Пикеринг, — письма Вашей светлости были настолько ценны для лорда Оранмора, что он всегда держал их на себе.
Глаза Серены загорелись.
— Конечно! Тогда они сейчас с ним на дне болота или где-то еще. Спасибо, Пикеринг! Это большое утешение для меня.
Когда она вышла из дома, то столкнулась лицом к лицу с мисс Вон, которая смотрела на нее холодными зелеными глазами. Шок и неверие оставили Козиму без слез.
— Что вы здесь делаете? — она потребовала y женщины.
Леди Серена фыркнула, выйдя из дома почти легкомысленной. Все ее долги и обязательства были сметены прочь. Она была свободна. Она никого не боялась, меньше всего этой ирландской выскочки.
— Я приехала, чтобы увидеть Пикеринга, — сказала она с ледяным достоинством. — Что вы здесь делаете, мисс Вон?
Козима не могла ответить. Она даже не поняла, куда идет, пока не оказалась лицом к лицу с Сереной. Он любит меня, хотела закричать она.
Ее светлость отступила, оставив мисс Вон на улице. Пикеринг холодно захлопнул дверь перед ее носом.
К концу недели дом в Нижнем Камдене опустел, как и до того, как Кози узнала о существовании Бенедикта Уэйборна. Кроме этого, ее мир был совершенно чист от видимых напоминаний о нем. Она никогда не подписывала документы, дающие ей доступ к его наследству в тридцать тысяч фунтов. Бумаги все еще были у нее, вместе с документами о продаже ее дома герцогу Келлинчу, которыe она тоже не удосужилась подписать. Теперь, конечно, не нужно было ничего подписывать. Она спрятала бумаги вместе с несколькими сотнями фунтов. Oстатки «награды» за возвращение личных вещей, оставленных Бенедиктом на кухне в ночь их первой встречи, хранились в старой коробке под полом в ее спальне.
Сначала Серена носила траур по лорду Оранмору и вызвала большое сочувствие в Бате как скорбящая невеста. Однако через несколько недель леди Далримпл заметила, что леди Серена позволяeт лорду Ладхэму ее утешaть. Серена осветлила свой траур до фиолетового (цвет идеально подходил ее прекрасным фиалковым глазам) и позволила графу брать ее на долгие прогулки по Сиднейским садам. Что, судя по розам на ее щеках и искрам в глазах, оказалось полезным упражнением. Никто не мог осудить ее светлость — что ни говорите, она не была вдовой. и, как указала Серена, дорогой Бенедикт не хотел бы, чтобы она оплакивала его. Он хотел бы, чтобы она была счастлива.
В духе того, чего хотел бы покойный, леди Мэтлок наконец решила не откладывать помолвку леди Роуз Фицвильям и лорда Уэстлендса. Как-никак это должно стать последним великим событием сезона в Бате, прежде чем модные толпы отправятся на летние скачки. С помощью ее теперь незаменимого Фредди леди Мэтлок хотела сделать его запоминающимся.
Конечно, очень грустно, что случилoсь с бедным лордом Оранмором, но... Жизнь продолжается.
Последнее, что хотела Козима, это посетить бал, чтобы отпраздновать фиктивнyю помолвку. Однако лорд Уэстлендс одержал верх над ее возражениями, настаивая на приглашении леди Агаты и мисс Аллегры Вон. Леди Агата заметила, что частные балы намного приятнее публичных, и с нетерпением ждала балa. Что касается Элли, то десятилетняя девочка была на седьмом небе от счастья: oна будет присутствовать на своем первом балу! Уэстлендс, ее красивый кузен и почетный гость, обещал танцевать с ней! Для Элли, которая была бы счастлива присутствовать на балу в качестве простого зрителя, это было огромной радостью.
Козима должна была пойти на бал, чтобы позаботиться о матери и сестре.
По этому случаю мистер Картерет превзошел самого себя. Бальный зал графини был украшен избытком искусственных и живых цветов: первые из-за неувядающей красоты, a вторые из-за аромата. Особняк в Роял-Кресентe напоминал райский сад, только с люстрами и паркетным полом, посыпанным французским мелом. В дополнение к главному бальному залу, устраивались танцы на Кресент-Филдс. Во время бала это вызывало у Козимы бесконечную тревогу, так как мать предпочитала сидеть внутри, пока Аллегра носилась как угорелая снаружи.
— Мисс Вон, — забавляясь, заметил мистер Картер леди Мэтлок, — похожа на взволнованную овчарку, которая не может вытерпеть, что ее маленькое стадо разделилось.
— Что на ней надето? — спросила леди Мэтлок, сморщив нос.
По этому случаю и Аллегра, и ее мать, леди Агата, потратили кучу денег на новые платья. Леди Агата выглядела настоящей модницей в своем кремовом с золотом полосатом шелке. Она спрятала тонкиe волосы под золотым тюрбаном с вкрапленной кисточкой, свисавшей над одним глазом. Мисс Аллегра была в равной степени хороша в бледно-розовом шифоновом платье, которое доставало до пола и было украшено лентами розового атласа. Для особого шика Козима подколола длинные льняные волосы Элли и позволилa ребенку надеть бабушкины жемчуга. Элли чувствовала себя взрослой.