– Не знаю, – ответил он. – Иногда счастлив, – прибавил он осторожно.
– Это хорошо, – сказал мистер Роз. – А миста и миссус Уортингтон счастливы?
– По-моему, вполне. Почти всегда.
– Это хорошо, – опять сказал мистер Роз.
Персик, выпивший несколько банок пива, с опаской подошел к велосипеду Анджела, как будто от него и лежачего можно ожидать каверз.
– Смотри, чтобы он тебя не тяпнул, – сказал Глина. Персик поставил велосипед, оседлал его и расплылся в улыбке.
– А как на нем ездят? – спросил он, и все засмеялись. Тогда и Глина отделился от стены и взял велосипед Кенди. – Давай наперегонки, – предложил он Персику.
– Вот-вот, – сказал появившийся в дверях Котелок. – Посмотрим, кто первый сверзится.
– А у моего нет середки, – сказал Глина, разглядывая велосипед Кенди.
– Это чтобы быстрее ехал, – объяснил Персик и двинул велосипед вперед, переступая по земле ногами.
– Ты не едешь, ты его трахаешь, – сказал кто-то, и все загоготали.
Котелок подбежал к Персику и стал толкать сзади.
– Стой, говно собачье! – закричал тот. Велосипед набрал скорость, и он не успевал перебирать ногами.
– Это нечестно, пусть меня тоже кто-то толкает, – завопил Глина.
Двое парней подошли к нему с двух сторон и разогнали еще быстрее. Персик тем временем, перевалив пригорок, исчез из вида в соседнем саду, не переставая издавать истошные вопли.
– Дерьмо поганое! – крикнул на ходу Глина.
Он так быстро крутил педали, что переднее колесо вдруг взмыло вверх, и незадачливый всадник грохнулся наземь. Парни орали в бешеном восторге, а Котелок, подняв упавший велосипед, решил тоже участвовать в общей забаве.
– И ты бы попробовал, – посоветовал мистер Роз Гомеру. Почему не попробовать, ни Анджела, ни Кенди поблизости нет.
– Пожалуй, попробую. Я за тобой, – крикнул он Котелку, который уже сидел в седле, стараясь держать равновесие.
Секунда-другая, ноги соскользнули с педалей, и он свалился на землю, не проехав полметра.
– Первая попытка не в счет, – заявил он, поднимая машину.
– А вы не хотите? – спросил Гомер мистера Роза.
– Нет.
– Малышка плачет, – сказал один из зрителей.
– Пойди и принеси ее, – скомандовал другой.
– Я сам к ней пойду, – сказал мистер Роз. – Побуду с ней, пока вы тут веселитесь.
Из-за пригорка появился Персик, ведя рядом велосипед и заметно хромая.
– В дерево врезался, – ткнул он в машину. – Пер прямо на него, как на врага.
– А ты бы рулил, – сказал Глина.
– Он сам рулил. Куда хотел, туда и ехал. Гомер помог Котелку сесть на велосипед еще раз.
– Поехали, – решительно проговорил Котелок, держась за шею Гомера одной рукой, другой вцепившись в руль, но забыл при этом крутить ногами.
– Жми на педали, иначе не поедешь, – сказал Гомер.
– Ты сначала меня подтолкни, – попросил Котелок.
– Что-то сгорело! – крикнул один из парней.
– Черт, это мой хлеб! – заволновался Котелок. Дернулся в сторону, не отпуская шею Гомера, и оба упали один поверх другого.
– Я. же говорил, что у него хлеб сгорит, – сказал Персик Глине.
– Давай сюда велик, – сказал Глина, беря у Персика велосипед Анджела.
Двое парней помогли Гомеру усесться в седло.
– Все в порядке, сижу, – сказал им Гомер, но ошибся. Работники отпустили велосипед, он резко крутанул руль вправо, затем влево, прямо на стоявших рядом работников, которые бросились от него врассыпную, велосипед упал в одну сторону, Гомер вылетел в другую.
Все вокруг засмеялись. Персик взглянул на лежавшего Гомера и вдруг выпалил:
– Белая кожа не всегда помогает!
Все от смеха даже за животы схватились.
– Почти всегда, – поправил мистер Роз. Он стоял в дверях дома сидра, за его спиной клубился чад – кукурузный хлеб, кажется, и правда сгорел; на руках у него была дочь его дочки с неизменной пустышкой во рту. Да и сам он, проговорив эти слова, сунул в рот одну из пустышек.
В самом сердце яблочной долины, в саду, называемом Жаровня, который отстоял от океана на добрых сто миль и куда не долетало его влажное дыхание, под кроной яблони позднего сорта лежала в густой зеленой траве Роз Роз, рядом с ней растянулся Анджел. Ее рука покоилась у него на груди, он легонько водил пальцем по шраму на ее лице. Когда палец касался ее губы, она придерживала его и целовала.
Рабочие ботинки и джинсы валялись рядом, но купальник и футболку Роз Роз не сняла.
– На пляже все равно ничего хорошего нет, – сказала она.
– Мы еще туда съездим, – пообещал Анджел.
– Нет, мы никуда не поедем.
Вволю нацеловавшись, Роз Роз отстранила Анджела от себя.
– Расскажи мне опять про это, – попросила она. Анджел стал было описывать океан, но она прервала его: – Нет, про другое. Плевать мне на океан. Расскажи про то, как мы будем жить в большом доме. Ты, я, малышка, твой отец, миста и миссус Уортингтоны. Мне очень понравилось, – улыбнулась Роз Роз.
И Анджел начал рассказ. Он не сомневался, это возможно. Отец, Уолли и Кенди не будут возражать.
– Вы все ненормальные, – сказала Роз Роз. – Но все равно продолжай.
Дом очень большой, уверял Анджел.
– И против малышки никто возражать не будет? – спросила она и зажмурилась. С закрытыми глазами яснее виделось то, о чем рассказывал Анджел.
Вот так и родился в Анджеле писатель, сознавал он это сейчас или нет. Впервые сумел он словами изобразить фантазию так, что ее самоценность стала важнее, чем жизнь; он учился живописать картины, невозможные, не претендующие на реальность, но в которые так верится в обманчиво теплый день бабьего лета, потому что они скроены лучше и достовернее, чем сама жизнь. Звучат, во всяком случае, правдоподобно. Анджел говорил почти весь день, речь его лилась и лилась; и когда сгустились сумерки, он уже был законченный сочинитель новелл. В его рассказе Роз Роз и все окружающие вели себя потрясающе. Никто ни в чем не перечил друг другу. Все шло как по маслу, как любят говорить в Мэне.
Слушая, Роз Роз разок-другой всплакнула; и тогда Анджел целовал ее. Иногда она просила повторить какой-то кусок, если он представлялся совсем уж невероятным.