Кто, интересно, произнес эти слова в Сент-Облаке? Наверное, сестра Анджела, и он решил, что напишет именно ей.
Теперь, когда д-ра Кедра не стало, мысль о замене дряхлого старца и потенциального гомосексуалиста больше не доставляла миссис Гудхолл того острого наслаждения; но в ее неугомонной голове уже созревал новый волнующий план. Вот бы пригласить вместо д-ра Кедра молодого миссионера, который так горячо полемизировал с ненавистным стариком! А для д-ра Гингрича забрезжил наконец луч справедливости. Место свихнувшегося старика займет не покорившийся ему человек. Но если честно признаться, д-ра Гингрича больше волновало состояние рассудка миссис Гудхолл; он с упоением наблюдал за этой гремучей смесью – манией праведности, помноженной на вдохновенную ненависть.
Конечно, все попечители горели желанием встретиться с д-ром Буком. Но д-р Гингрич жаждал к тому же понаблюдать за миссис Гудхолл. В лице у нее развился недавно нервный тик. Если кто-то доставлял ей огромное удовольствие или, наоборот, вызывал сильнейший гнев, правая щека у нее начинала бешено дергаться. И можно ожидать, что знакомство с миссионером-праведником вызовет в лице миссис Гудхолл мощнейший мышечный спазм. Д-ру Гингричу не терпелось это увидеть.
«Надо заморочить попечителям мозги, – писал сестре Анджеле Гомер. – Сообщите им, что ваши попытки связаться с доктором Буком кончились пока ничем. Доктор сейчас в Индии, на пути из одной миссионерской больницы в другую. Одна, скажем, в Ассаме, другая в Ныо-Дели. И связаться с ним можно будет, самое раннее, через неделю. Так что если его привлечет место врача в Сент-Облаке, он появится здесь не раньше начала ноября».
Гомер надеялся, что за это время успеет поговорить с Анджелом и завершит свой последний яблочный сезон.
«Постарайтесь убедить совет, что вы опытные медсестры и прекрасные акушерки и сумеете распознать, нужен ли пациентке врач, – продолжал Гомер. – Простите, что я приеду не в ближайшие дни. Мне еще очень много надо здесь сделать. Но это нам на руку. За время ожидания смутные идеи перерастут в твердые убеждения. Путь из Индии в Америку не близкий, и если у них есть какие-то сомнения, они за эти месяцы рассеются».
Он попросил прислать ему все, имеющее отношение к истории Фаззи Бука, и хорошенько подумать, не упустил ли Кедр чего-нибудь важного. Хотя вряд ли Святой Кедр мог хоть что-нибудь упустить. И еще приписал две короткие фразы: во-первых, что любил Кедра «как родного отца», во-вторых, что «опасности со стороны Мелони нет».
Опасность грозила бедняге Бобу, который сломал Мелони руку и нос. Но Боб был туповат и не подозревал об опасности. Когда гипс с руки Мелони сняли и нос принял почти прежнюю форму, они с Лорной стали опять похаживать в свои любимые кабачки, среди которых была пиццерия в Бате. Как-то они столкнулись с Бобом. Поддавшись низменному инстинкту и введенный в заблуждение скромной щербатой улыбкой Мелони, он опять полез было к Лорне. И коварная Мелони не долго думая отхватила ему пол-уха кусачками (непременный спутник электрика); сломала несколько ребер, нос и вдобавок избила стулом до потери сознания. Она уже давно не питала зла против Сент-Облака, но натура ее требовала мщения – око за око, зуб за зуб.
– Ты – мой герой, – сказала ей Лорна. Не самое удачное слово для похвалы, Мелони столько лет напрасно верила в геройство Гомера.
В глазах же Роз Роз Гомер был настоящий герой; весь понедельник она лежала в постели в комнате Анджела; Кенди приносила ей малышку, и Анджел забегал проведать под любым предлогом.
– Ты полюбишь эту комнату, – сказал он Роз Роз.
– Ты совсем ненормальный, – засмеялась она. – Я уже ее полюбила.
Но для сбора яблок тот день был испорчен; мистер Роз в сад не вышел, и еще добрая половина работников остались в доме сидра – болели ушибы от вчерашних падений с велосипедов. У Гомера, который и метра не прокатился на злодейской машине, распухло колено, а на спине разлился синяк величиной с дыню. Персик не мог влезть на лестницу, пришлось ему грузить прицепы и собирать падалицу. Глина охал и стонал, но он единственный освоил искусство велосипедной езды. Котелок объявил, что в такой день лучше всего поститься.
И мистер Роз постился. Он сидел у дома сидра в позе индейца, закутавшись в свое одеяло – солнце уже грело слабо, – и молчал.
– Он сказал, это яблочная забастовка, – шепнул Персик Глине.
На что Глина громко ответил, что и голодная и вообще всякая.
– Будем работать без него, – сказал Гомер сборщикам; выйдя из дома, они крались мимо мистера Роза на цыпочках, он выбрал место для сидячей забастовки возле самых дверей.
– Сидит как саженец. Сам себя посадил, – буркнул Персик.
Котелок принес ему кружку кофе и кусок свежеиспеченного хлеба. Но мистер Роз ни до чего не дотронулся, только жевал пустышку. День был довольно свежий; солнце скоро спряталось в облака, и мистер Роз натянул одеяло на голову; так он и сидел, закутанный с головы до ног, отрешившись от всех и вся.
– Он как индеец, – сказал Персик. – Не вступает в переговоры.
– Он хочет видеть дочь, – сообщил Глина Гомеру в конце дня. – Он сам мне это сказал. Просто хочет видеть и все. Сказал, что пальцем ее не тронет.
– Передай ему, хочет видеть дочь, пусть идет к нам, – ответил Гомер.
Вечером, когда все ужинали, включая Роз Роз, на кухню вошел один Глина. Кенди пригласила его за стол, тот, явно нервничая, отказался.
– Он сказал, что никуда не пойдет, – обратился Глина к Гомеру. – Сказал, пусть она возвращается. Сказал, что у нас свои правила. И что ты, Гомер, тоже нарушил свои.
Роз Роз сидела не шелохнувшись, даже перестала жевать, ловила каждое слово, сказанное Глиной. Анджел взял ее руку, холодную как лед, но она вырвала ее и, обмотав обе руки салфеткой, опустила их на колени.
– Глина, – сказал Уолли, – передай ему, что Роз Роз сейчас у меня в доме и подчиняется моим правилам. Скажи ему, что он может прийти сюда в любое время.
– Он не придет, – ответил Глина.
– Я пойду поговорю с ним, – решила Роз Роз.
– Ты никуда не пойдешь, – сказала Кенди. – Пожалуйста, Глина, передай ему, он увидит дочь здесь или нигде.
– Хорошо, мэм. Я привез велосипеды, – повернулся он к Анджелу. – Только они немножко сломались.
Анджел пошел взглянуть на них, и тут Глина протянул ему нож.
– Это не тебе, – сказал Глина. – Отдай его Роз Роз. Скажи, я его принес. Для нее. Просто так. Пусть у нес будет нож.
Анджел повертел нож в руках. Обыкновенный складной, с костяной ручкой, в одном месте отбитой, с замком, фиксирующим лезвие, чтобы оно случайно не захлопнулось и не поранило своего обладателя. Лезвие длиной около шести дюймов, такое не спрячешь ни в одном кармане. Узкое и острое, как бритва, оно не раз видело на своем веку точильный камень.
– Тебе он не нужен? – спросил Анджел.
– Не знаю, что с ним делать, – признался Глина. – Еще попадешь с ним в беду.
– Ладно, я отдам ей его, – сказал Анджел.
– Отец сказал, что любит ее и просто хочет видеть. Просто хочет видеть, – повторил он дважды. – Скажи ей это.
Анджел немного поразмыслил об услышанном и тихо сказал:
– Я тоже люблю Роз Роз, Глина. Ты ведь знаешь.
– Знаю, – кивнул тот. – И я люблю. Мы все ее любим. Все любят Роз Роз. В этом ее несчастье.
– Если мистер Роз просто хочет видеть ее, зачем ей нож? – спросил Анджел.
– На всякий случай пусть будет.
Анджел отдал Роз Роз нож, когда они сидели после ужина у него в комнате.
– Глина дал. Это его.
– Я знаю чей, – сказала Роз Роз. – Я знаю все ножи, у кого какой.
Хотя нож был не пружинный, Роз Роз, к изумлению Анджела, открыла его одной рукой с быстротой молнии.
– Смотри, что Глина с ним сделал, – рассмеялась она. – Заточил насмерть. Пол-лезвия осталось.
Она закрыла нож, ударив его о колено, ее длинные пальцы так проворно двигались, что Анджел не заметил, куда она его дела.
– А ты здорово умеешь обращаться с ножами, – покачал головой Анджел.
– Отец научил, – сказала Роз Роз. – Он меня многому научил. Всему.
Анджел придвинулся к ней, но в глазах Роз Роз нежности больше не было.