Знаниями о вулканах я не блистала. Например, слышала, что лава плавит камни, но островки (размером от двух ладошек до сажени) утыкали собой всю «реку», и с одного на другой можно было перепрыгнуть. Неизвестно, откуда лава брала начало и где кончалась; не было ей конца или обрыва. Непонятно, каким образом оказалась в толще Пограничных гор. Но она существовала и жалила своей близостью.
Спина разом взмокла, а лоб покрылся испариной. По бровям, носу, подбородку стекал пот. И если рубашка вся покрылась им, то высокие теплые сапоги словно холодили ноги от пяток и до колена. Почему?
Мы разглядывали дерзкую пляску раскаленной жижи, и не могли выдавить ни слова. Не ожидали увидеть подобное. Застыли в ошеломлении.
Как горячо… Дышать нечем, губы пересохли. Я дотронулась до камня под ногами. Тот был горяч, как дорога в жаркий полдень. Босиком точно не походишь.
— Где мы? — Я облизала сухие губы.
— Это необъяснимо… — Радислав фыркнул. — Нет, я всякое предполагал, но лава в горах? Смотри, там опять что-то написано.
Он ткнул в монолитную плиту, которая возвышалась над нами как надгробный камень. Символов было так много, что они сливались перед глазами. Я разобрала три знака: «ведьма», «смерть», «виверна». Они встречались чаще всего, едва ли не в каждой строчке.
— Переведешь? — с надеждой спросила я, взглянув на Радислава. Пот с того тек водопадом.
Лис, что удивительно, выглядел бодренько, разве что раскраснелся, как девка на смотринах. Слабость после потери крови неведомым образом исчезла, и, кажется, друг сам изумился приливу сил.
— Переведу, — подумав, решил охотник. — Не отвлекайте.
И не собирались. Радислав двигал губами и напрягал скулы — наверное, не мог вспомнить слова, — а я делала крохотные шажочки к лаве. Голова раскалывалась от жара и духоты. Перед глазами поплыли черные пятна.
— Попробую, — Радислав прокашлялся. — Правда, обойдусь без стихов. Тут что-то вроде легенды… Про то, как воины обеих сторон беспощадно убивали всякого, будь то мужчина с оружием или старик. О человеческих ведьмаках, которые уничтожили стражей-виверн во время войны между варренами и людьми; вырезали органы защитников гор для порч и черной волшбы, топтали их… скорлупу… Нет, яйца. Виверны ненавидели темных магов и уничтожали их, а маги наслали проклятье на страну за Пограничными горами. Сказано про пожары, охватившие Галаэйю. Про то, как гибли дети варренов, задыхаясь от кровавой пены. И про то, что ни одна чернокнижница не вернется из Галаэйи живой, и виверны не видят в ведьмаках союзников, и они накинутся на любого из них… разорвут его в клочья. Если, конечно, останутся живы.
— Получается, не остались, — глухо закончила я.
— Или нет. — Радислав указал на завершающие строчки. — Здесь говорится, боги смиловались над Галаэей и заточили последнюю виверну в каменной… темнице, кажется. Что путь к ней ведет через… озеро огня, — он многозначительно посмотрел на лаву. — И что виверна эта принесет мир и покой, если её «восстановят» и вернут.
— Восстановят? — переспросила я.
— Так написано. Ну, похожее слово. Я не настолько хорошо знаю язык, и так половину додумал, а не перевел.
— Значит, та статуя на входе что-то значила? Или для красоты?
— Как дань памяти? Алтарь для приношений? — предположил Лис.
— Вполне… Так вот почему варрены не выносят ведьм и готовы разорвать нас в клочья. Лис, не слышал эту сказку?
Друг заметно напрягся и, по-моему, соврал:
— Нет. В каждом варрене есть крупица вражды, но откуда — никто не помнит.
— И в тебе тоже есть?
— Я не зря охотился на тебя с ножом…
— Страшная история. Не про нож, про войну. Ради чего все эти смерти?
Я поежилась.
— Меня пугает другое. Нам следует идти туда? — подал голос Радислав. Испуганным он, впрочем, не выглядел; скорее — напряженным.
За бурлящей жижей, далеко, виднелись очертания арочного проема. Он чернеющей дырой призывал войти в себя.
— Надеюсь, не придется скакать козликами по лаве. — Лис взъерошил волосы. — Поищем другой ход?