- Так через неделю после того, как я въехала. Я сначала на трамвай грешила, но потом поняла, что тут что-то не так. Трамвай-то здесь каждый час проходит, а эта зараза только в двенадцать безобразия свои начинает, и до-полпервого.
Лёня тоже оглядел оберег над дверью, напомнивший ему фашистскую свастику, и повернулся к старушке:
- Нина Никифоровна, вы сейчас пройдете в гостиную с Мишей, а я посмотрю, что там творится.
Кравцова посмотрела на капитана так благоговейно, словно тот в одиночку собрался отправиться на смертельную схватку со всей нечистью города. Старжевский подхватил её под локоть и повел в зал, при этом его лицо явно давало понять, что не так он себе представлял гонки за барабашками, и что вместо десяти минут наедине с вредной бабкой он лучше бы действительно отправился на войну с городской нечистью.
Но Лёня не собирался подвергать лейтенанта ненужному риску. Для начала нужно было лично оценить обстановку. Совершенно не представляя, что его может ждать внутри, Лёня приоткрыл дверь и заглянул на кухню.
Там все было в порядке. Под потолком не носились летающие тарелки, картины с пейзажами спокойно висели на стенах, мебель стояла на своих местах. Тишина и благодать. На табуретке у окошка, подперев одной рукой бородатый подбородок и с тоской смотря на заснеженную улицу, сидел приземистый старичок в старой фронтовой форме.
Лёня вошел в комнату, закрыв за собой дверь. Недовольно нахмурившись, старичок обернулся на звук и потянулся к чашке, стоящей рядом на столе. Однако поняв, что его покой нарушила не хозяйка квартиры, он оставил чашку в покое и облегченно вздохнул:
- Неужели у неё наконец ума хватило кого-то полезного позвать.
Лёня прошел вглубь комнаты и сел на стул напротив дедушки. Честно говоря, барабашку он себе представлял немного иначе, старичок больше смахивал на домового, побывавшего в молодости на фронте.
- Здравствуйте. Меня Лёней зовут.
- Семен Иванович. – вздохнул дедушка.
- Что же это Вы, Семен Иванович, хозяйке жить мешаете? Чашками кидаетесь?
- А потому что ведьма она! – нахмурился старик. – И это не я, а она мне мешает! Я здесь раньше жил, потом на тот свет отошел. Cначала-то я всем там доволен был. С Лидочкой моей встретился, а она меня и спрашивает – а где кольцо твое, Сеня? Я глядь на руку – нет кольца обручального. Ну, я за первые девять дней, как положено, первую часть суда прошел и обратно вернулся, кольцо искать. Обещал, что до сороковки вернусь. Там порядок такой – после сорока дней на землю больше не отпускают. В общем, вернулся я, а тут эта. Всю квартиру с ног на голову поставила, ремонт затеяла. Искал я кольцо, искал – так и не нашел. А она стала по колдунам всяким ходить, чертовщину сюда натаскала. Вон, - Семен Иванович кивнул на дверь. – Гадость какую-то повесила, я теперь даже из кухни выйти не могу. А против чертовщины этой, что здесь теперь творится, никакие побрякушки не помогают. Мне самому здесь неуютно, но не могу я без кольца на тот свет вернуться, а по квартире ходить искать эта колдовская поделка мешает. Да еще и до сороковки два дня только осталось. А я здесь застрял, ни туда, ни сюда.
Теперь Лёне все стало ясно. Семен Иванович не был никаким барабашкой, а обычным покойником, таким же, как Рыбкин. Только вот в отличие от Рыбкиного, дедовский «тот свет» наверняка был местом приятным. И жена его там была. Только не увидев на пальце у мужа кольца, заподозрила, что тот в её отсутствие верность сохранить не смог. Поэтому пришлось ему обратно на поиски вернуться. И стариковские разговоры про высший суд Лёне тоже были знакомы – не зря же он столько эзотерической макулатуры в себя по ночам впихивал. По православному обычаю, все умершие души проходили на том свете через суд в три этапа, на третий, девятый и сороковой день. В это время решалось, каких дел человек при жизни наделал больше: хороших или не очень. Тем, кто был непослушным, как Рыбкин, грозило нечто ужасное – что именно, в книжках написано не было. В перерывах между заседаниями однако душам разрешалось возвращаться на землю, чтобы еще немного побыть с оставшимися близкими, или, как в случае с Семеном Ивановичем, забрать какие-нибудь забытые вещи. Только вот не все оставшиеся на земле люди были осведомлены о таких правилах и явлениях и поэтому часто, заметив после похорон или поминок пропажу какой-нибудь ценной вещи, грешили на нерадивых гостей и обвиняли их в воровстве.
Только одна вещь в рассказе Семена Ивановича Лёне все еще была непонятна:
- А что за чертовщина? В чем она себя проявляет?
- Так каждый полдень гудеть начинает, да так сильно, что аж мебель дрожит.
- Так это не Вы делаете?
Семен Иванович усмехнулся:
- Да помилуй, сынок, зачем мне это? Я вообще с самого начала войны не хотел, я даже по квартире гулял, только когда она на улицу уходила, чтоб лишний раз не напугать. Рассерчал я только, когда она меня на кухне заперла. Здесь-то кольца нет, я уже всё обыскал. Мне дальше надо, в гостиную. – дедушка посмотрел на Лёню грустными, полными надежды глазами. – Ты ведь мне поможешь, да? От тебя свет идет, сила хорошая над тобой опеку взяла, сильная.
Воронцов улыбнулся. Скажи Семен Иванович ему это месяц назад, когда он в кошмарах бегал от чайников и грецких орехов, капитан послал бы его куда подальше вместе с этой силой.
Капитан подошел к двери, открыл её, снял с гвоздика оберег и, для надежности, разломил его напополам. Семен Иванович тут же подошел к нему и, еще мгновенье нерешительно помявшись на пороге, перешагнул в коридор. Радости дедушки не было предела:
- Спасибо тебе, сынок. Теперь осталось колечко только найти.
- Руку дайте. – этот трюк капитан уже знал на «отлично» благодаря бесчисленным «квестам» по РУВД. Леонид взял сухую старческую ладонь в свои руки и закрыл глаза. Тут же в его сознании появилось изображение простенького медного кольца шириной миллиметров в пять. Лёня открыл глаза и, кивнув Семену Ивановичу оставаться на месте, уверенно направился в гостиную, где сидели Нина Никифоровна и Миша. Кравцова встретила милиционера испуганным взглядом:
- С кем это Вы сейчас там разговаривали?
- С барабашкой. – простодушно ответил Воронцов.
Он подошел к комоду, стоящему у окна, и выдвинул нижний ящик, внутри которого оказалась деревянная шкатулка с красивой резьбой на крышке. Капитан уже хотел было вытащить шкатулку наружу, но Нина Никифоровна молнией подбежала к нему и грубо положила на крышку руку.
- Вы что себе позволяете?! Там мои вещи!
- Да неужели? – вырвав шкатулку из рук вредной старухи, Лёня открыл её и достал из одного отделения медное кольцо. – Это тоже Ваше? Можете даже не пытаться соврать, я это сразу увижу.
Кравцова замолчала. Видимо, она уже сама была не рада тому, что, наконец, добилась Лёниного прихода. Сунув шкатулку обратно ей в руки, Лёня направился в коридор.
- Оно? – капитан показал кольцо Семену Ивановичу.
- Оно, миленькое, оно! – дедушка со счастливой улыбкой взял кольцо из Лёниной ладони. – Спасибо тебе, сынок. Век не забуду. Я там попрошу, чтобы тебе что-нибудь хорошее подослали в благодарность. Прощай. – надев кольцо на безымянный палец, Семен Иванович посмотрел наверх и растворился в воздухе.
Кравцова вышла из гостиной и недовольно уперла руки в бока:
- Вы что это еще тут учинили?! Я Вас вызвала, чтобы Вы нечисть отсюда выгнали, а Вы меня ограбить вздумали? Я Вашему начальнику пожалуюсь! Я…
Договорить Нина Никифоровна не успела, из кухни внезапно раздался низкий гул, за которым последовал звон упавшей на пол кружки.
Кравцова возмущенно ахнула:
- Так Вы его все еще не выгнали?! Вот я Ромочке скажу…
Не обращая внимания на старушечьи вопли, Лёня снова направился на кухню. Гул тем временем продолжался, мебель тряслась ему в такт, сбрасывая с себя посуду и прочий кухонный инвентарь. Однако в кухне никого не было, и, судя по его ощущениям, Лёня был уверен в одном – причина у этого «локального землетрясения» была явно не потусторонняя. Он повернулся к Кравцовой: