- Мы еще подумали, что её эти мажоры потеряли.
- Какие мажоры?
- Ну те, которые каждую неделю туда ездят. Приезжают за полночь на дорогих машинах.
- Да, на черных таких, на больших.
- На джипах?
- Ага. Вот, они машины свои в лесу оставляют, потом уходят. Мы утром просыпаемся – их уже нет.
- И как давно они уже вот так ездят?
- Так месяца полтора уже.
- И что они там делают, вы не видели?
- По крайней мере не шумят. Все тихо приезжают, уходят, потом возвращаются и так же тихо уезжают. До этого они никогда следов не оставляли, а тут вот сумку забыли.
- Да, мы думали, там деньги, в сумке. Думали, может они там в лесу где-то клад нашли. Вот и принесли сюда.
- Если бы мы знали, что там… это… труп, мы бы даже пальцем к ней не притронулись…»
Лёня закрыл папку и откинулся на спинку стула. Ясно, получается, Гриша решил проследить за этими «мажорами» и… доследился. Но даже если майор увидел что-то, чего не должен был видеть, это не объясняло такого зверства со стороны мажоров, как отрезание языка. Да и зачем вообще нужно было отрезать ему язык, если они все-равно не собирались оставлять майора в живых. Что-то здесь не сходилось. С одной стороны голова с телом, где бы оно сейчас ни находилось, с другой – язык с Гришей. И Воронцов чувствовал, если ему удастся связать что-то одно, то за ним, как по ниточке, потянется и всё остальное. И так как капитан все еще чувствовал себя виноватым перед Яковлевым, начать он решил с обидчиков майора.
Хоть у Лёни и чесались руки разобраться с ними лично, здравый смысл все-таки заставил его не следовать Гришиному примеру и не отправляться в лес у Охты в одиночку. Поэтому подхватив вечером Мишку для подстраховки и введя его в курс дела, Воронцов направил машину в восточную часть города. Первым пунктом в его плане был повторный допрос бомжей – кто знает, может быть, за эти дни они нашли еще пару голов или каких-нибудь других конечностей и просто не решались снова отнести их в отделение, боясь, что она этот раз Лёха действительно выдаст им положенные двадцать пять процентов от находки.
Когда они подъехали к лесу, часы на арматуре показывали начало двенадцатого. В отличие от города, где весна уже по полной программе вступала в свои права, в лесу у Лёни появилось чувство, что здешние сугробы чувствуют себя даже при плюсовой температуре вполне уютно и точно не собираются покидать лесную вечеринку как минимум до июля.
Миша первым заметил среди сугробов нечто вроде палатки, сделанной из старой мешковины и длинных веток. Однако эта своеобразная «вилла» на данный момент пустовала – хозяева наверняка удалились на поиски продуктов для «фуршета» или нашли апартаменты потеплее, потому что ночь сегодня обещала быть морозной.
Лёнину серебристую «девятку» они решили оставить за деревьями у въезда в лес. Пройдя между сугробов до ночлега бомжей, они спрятались за заснеженным холмом и приготовились ждать прихода мажоров. Через некоторое время мороз медленно, но верно начал подниматься от ног, утопающих в снегу, до спины, и разбегаться по всему тело неприятными мурашками. Миша стоял, засунув руки в карманы и спрятав нос в шарф, поднятый до ушей. Лёня потер заледеневшие ладони друг об друга и подышал на них белым паром, однако уже в следующую секунду холод опять принялся обволакивать его конечности.
- Надо было чай горячий в термосе с собой взять. – пробормотал Старжевский.
Лёня кивнул и внезапно почувствовал чье-то присутствие позади себя. Сперва помедлив, он все же обернулся и, узрев виновника его чувства, испуганно дернулся в сторону.
- Твою дивизию! Рыбкин, ты спереди подойти не мог?
Фабрикант виновато опустил голову:
- Простите, товарищ капитан, я Вас напугать не хотел. Вы еще не привыкли, да?
- К чему я должен был привыкнуть? – в случае с Рыбкиным Лёня позволил себе быть более чем злопамятным. – Что ты мне врешь каждый раз, когда мы встречаемся?
- Да, помилуйте, товарищ капитан, когда это я Вам врал?
- А кто ко мне на допрос жмуриком явился и, ни слова об этом не сказав, обещал с повинной сдаться?!
- Да я Вас пугать не хотел. Да и скажи я Вам, что я мертвый, разве Вы бы мне поверили? Вы бы наверняка в психушку меня отправили.
- Ага, а так я сам чуть было в психушке не оказался!
Мишка нервно хихикнул. Лёня оглянулся на лейтенанта – тому, видимо, хоть и было неуютно находится рядом с невидимым и неслышимым покойником, но Михаил все же старался держаться уверенно и смело. Лёня снова обратил свое внимание на почившего фабриканта:
- Что ты вообще здесь делаешь?
- Так я вас почувствовал и решил подойти, поздороваться. Может, помочь чем надо?
Лёня усмехнулся. Слова Анатолия заставили его вспомнить неплохое сравнение из Мишкиной книжки, в котором говорилось, что для усопших медиумы были как единственный телевизор для бедной африканской деревни. Если у покойников единожды получалось наладить контакт с экстрасенсом, то потом их было от него не оторвать. Видимо, и бедному «африканцу» Рыбкину Лёня тоже очень пригляделся в качестве «окна» в другой мир, что, конечно, не вызывало у Воронцова особого восторга. Однако пока капитан решил не прогонять фабриканта. Пока он еще мог сослужить Лёне неплохую службу:
- Ты каждую ночь здесь в округе ошиваешься или только сегодня зашел?
Фабрикант кивнул:
- Каждую ночь, я же здесь недалеко похоронен. Пойти мне больше некуда, да и нельзя.
- Прекрасно. Значит, ты должен был видеть здесь незнакомых мужчин на джипах. – потом подумав, добавил. – Живых.
- Наши на джипах не разъезжают, - улыбнулся Рыбкин в ответ. – Да, видел я их пару раз. Они машины здесь оставляют, а сами к нам на кладбище идут.
- Зачем? – у Лёни тут же появилось нехорошее подозрение. Уж не нарвались ли они на сатанистов? Сборки на кладбище, особая жестокость, отрезание языков и голов – все эти действия подходили под обычное описание таких группировок.
Рыбкин пожал плечами:
- Я не знаю, я за ними не следил. Они на другой конец кладбища ходят. – он кивнул в сторону деревьев, за которыми, видимо, и располагалось его последнее пристанище. – Если хотите, можно у других спросить, может, кто знает, куда они шастают.
Лёня кивнул и оглянулся на Мишку – перебирая замерзшими ногами, тот терпеливо ждал, пока начальник закончит свой допрос и поделится с ним полученной информацией. Воронцов вкратце пересказал ему рассказанное Рыбкиным. Идея отправиться в полночь на кладбище большой радости у Старжевского не вызвала.
- Если хочешь, можешь остаться в машине, подождать. – предложил капитан. – Я там порасспрошу несколько человек и вернусь. Все равно эти мажоры или сатанисты или кто они там еще, наверно, сегодня здесь уже не объявятся.
Миша категорично замотал головой:
- Не, Леонид Сергеевич, я с Вами пойду. Я не хочу, чтобы Вас потом тоже нашли… с чем-нибудь отрезанным.
Рыбкин громко рассмеялся в ответ на это заявление лейтенанта и махнул рукой в его сторону:
- Пусть не боится. Мы не кусаемся.
Они направились вглубь леса, следуя за покойником. Идти пришлось дальше, чем Лёня сначала предполагал, да к тому же еще и Рыбкин шел в прямом смысле слова «напролом», проскользая сквозь высокие сугробы, корни, торчащие из-под снега, и стволы деревьев. Простым смертным полицейским приходилось то и дело сходить с курса, чтобы обойти все эти препятствия. После двадцати минут такого зимнего паркура, Воронцов не выдержал:
- Долго еще?
Рыбкин помотал головой:
- Неа, уже близко, через пять минут будем на месте.
- Ты вроде говорил, что вам от кладбища далеко отходить нельзя? – Лёне не пришлось долго думать, чтобы понять, что под Рыбкиным обобщением «нам» подразумевались личности, для которых Высший суд в свое время окончился не слишком уж радужно.