— Доверие — это, конечно, прекрасно, но все же, почему? — Оксана продолжала наседать, чувствуя, что наткнулась на что-то важное, хотя до конца ее подозрения еще не оформились. — С убитым охранником ты тоже был знаком?
— Нет.
— Значит личных мотивов для мести у тебя не имелось, и на твою помощь он вряд ли мог рассчитывать. Но все равно решил рассказать тебе все, включая подробное изложение версии Шелепова. Любой другой человек счел бы ее бредом и упомянул бы о ней разве что в качестве шутки, но твой Андрюха, как я погляжу, воспринял все крайне серьезно. С чего вдруг?
— Откуда мне знать?
— И почему он решил поделиться секретом столь поспешно, причем именно с тобой?
Хуварин молчал, опустив взгляд в тарелку и бесцельно катая по ней вилкой давно остывший стейк.
— Гриша, посмотри на меня.
— Что не так? — теперь он попытался сделать вид, будто все в полном порядке, и ничего не случилось.
— Этот твой знакомый… он знает?
— Знает что?
— Кто ты есть на самом деле.
Хуварин снова уткнулся взглядом в остатки ужина и, чтобы хоть как-то потянуть время, сунул последний кусок в рот и принялся медленно и вдумчиво его жевать. Он уже жалел, что вообще затеял весь этот разговор.
— Гриша? — напомнила Оксана о своем существовании.
— Язык мой — враг мой, — угрюмо буркнул тот в ответ. — Да, знает.
— И давно?
— Да уж лет двадцать почти.
— Почему же ты до сих пор не исправил свою оплошность?
— По-твоему, я, буквально выдернув раненого друга из пасти Фазиля, должен был немедля сам же его и убить, поскольку он узнал правду о нас? — Хуварин вскинул голову, и в его голосе прозвучал вызов.
— Вот так история! — Оксана восхищенно присвистнула. — Это тогда вы с Фазилем познакомились?
— Угу.
— Но все равно, не следовало спасать того бедолагу, если это грозило тебе раскрытием. Одной смертью больше, одной меньше…
— Он был моим другом! — Гриша хотел ударить кулаком по столу, но посреди движения передумал и просто безнадежно махнул рукой. — Хотя тебе этого все равно не понять.
— Дружба с человеком — непозволительная роскошь для таких, как мы.
— Ха! На себя посмотри!
На это Оксане сложно было что-то возразить, ей чуть ли не каждый встречный припоминал давнюю историю с беглым репортером. Оставалось лишь пропустить Гришин выпад мимо ушей и продолжать наседать на него самой.
— Ты же усложняешь жизнь и себе и всем нам, разве тебе непонятно?
— По мне, так лучше уж сложная жизнь, чем беззаботная тоска.
— Приходится в чем-то себя ограничивать, чем-то жертвовать, если хочешь выжить…
— А я не хочу выживать! Я не могу так, понимаешь?! — вспылил Гриша. — Постоянно таиться, день за днем играть свою роль, тщательно взвешивать каждое сказанное слово! Это же пытка, когда любой разговор с близким человеком превращается в хождение по лезвию бритвы. Одна неосторожная оговорка — и ты можешь себя выдать, и это будет стоить твоему собеседнику жизни! Как так можно жить?!
— Так нужно жить, — холодно ответила Оксана, хотя и сама неоднократно ловила себя на подобных мыслях.
— Ой, только не притворяйся бо́льшим бюрократом, чем ты есть в действительности. Тебя глаза выдают. Ты же прекрасно знаешь, каково это — все время держать дистанцию, никого не подпускать к себе слишком близко, а если это становится невозможным, то немедленно рвать все отношения. На самом деле, мы жутко одиноки, и это, как мне кажется, главная наша слабость.
— Напротив, привычка самостоятельно решать все свои проблемы делает нас сильнее!
— Это иллюзия, — Гриша невесело усмехнулся. — В один прекрасный день и ты окажешься в ситуации, когда единственным, кому ты сможешь доверять, окажется человек. Ты уверена, что точно знаешь, как поступишь в этом случае? Ведь однажды ты уже оступилась, сохранив жизнь Человеку-Который-Знает.
— То не было моей прихотью! — неожиданно резко огрызнулась Оксана, воспоминание о минувших событиях отозвалось в ее груди болезненным уколом. — Я была многим ему обязана, и дала ему свое слово. У меня не оставалось другого выхода.
— Правила едины для всех.
— Тот случай — исключение.
— Почему же другим ты в праве на подобное исключение отказываешь?
— Когда исключений становится слишком много, они сами превращаются в правило.
— Ну так Правила же изменились, разве нет?
— И ты туда же! Проклятье! Демагогия Арсения когда-нибудь бумерангом ударит по его же собственной башке!