Выбрать главу

— На первый этаж! — фыркнула Вера. — Куда ж еще?! У нас только двухэтажная квартира!

— А ты?

— А я велела ему убираться к дьяволу совсем! Терпеть не могу приживалок!

— А он?

— Он побежал в кабинет, нашел в столе электрошок и поклялся меня поджарить!

— А ты?

— Я позвонила папе и пожаловалась на вопиющее поведение супруга! Вопил он, ей-ей, как баба! Тогда мой папуля попросил передать ему трубочку.

— ?!

— Не знаю, что ему там папа наговорил, только Рогожин сначала побледнел, потом позеленел, а потом повесил трубку и поднес электрошок к виску!

— И?!

— И — ничего. Я элемент питания сперла, пока он по телефону молчал.

Из-за угла выглянул памятник пролетарскому писателю Горькому. Пробка благополучно заканчивалась. Подходил к концу и рассказ Веры Аркадьевны:

— В общем, Рогожин собрал свои пожитки и пропал.

— Куда пропал?! — удивился я искренне.

— А я знаю?! — Вера изогнулась так, чтобы рассмотреть свое отражение в зеркальце «харлея», и в руке ее мелькнул тюбик с помадой. — У меня прошлым летом кулон изумрудный пропал: вот где горе-то! Сняла его, помню, в ванной. Может, он в дырочку провалился?! В эту… В отверстие для стока! Ты как думаешь?!

— Все может быть. — Я выехал на мост и включил первую скорость.

«Харлей-Дэвидсон» стал покашливать. Судя по всему, его начинала мучить жажда. Это и стрелка на приборчике подтверждала. Пришлось нам заворачивать на ближайшую заправочную станцию.

Покуда бойкий мальчуган отрабатывал свою сотню, я продолжил с Верой Аркадьевной разговор на заданную тему:

— А что Аркадий Петрович? Он там совсем один в «углу» здравствует, когда у него приступы обострения?

— Почему один?! — возразила Европа. — С ним Хасан! Больше папа никого не желает!

— Турок?!

— Курд. Сколько себя помню, столько и его. Хасана папа в Турции из тюрьмы выкупил. От казни спас.

— Что значит «выкупил»?! — не понял я.

— За деньги, — пояснила Вера Аркадьевна. — Ты считаешь, у нас из тюрьмы человека можно выкупить, а у них — нельзя? И учти, если папе наш заезд не понравится — а так это, чувствую, и будет! — он Хасану велит тебя с лестницы спустить! Хасан, как раб лампы, все его желания исполняет!

«Джинн неразбавленный! — подумал я. — То, что надо!»

— Будь спок! — Заводя мотоцикл, я подмигнул Вере Аркадьевне. — Мы сделаем твоему отцу предложение, от которого он не сможет отказаться!

— Ты лучше мне такое предложение сделай, Угаров! Кажется, я теперь свободная женщина!

— Куда прешь?! — облаял я ни в чем не повинного водителя «Запорожца», обгоняя его по левой полосе. — Шары протри, чайник!

Поселок «Сокол» известен мне с детства. Улицы Левитана, Поленова, Врубеля, Сурикова я исходил ногами двадцать пятого размера вдоль и поперек. Гуляли мы здесь обыкновенно с женой моего экспансивного дядюшки милейшей Евгенией Ильиничной. Здесь она докучала мне строгой моралью, когда я рвал яблоки в чужих садах или штаны, сражаясь с марсианскими пришельцами из соседних подъездов. «Общество передвижников», основавших поселок, я принимал тогда за бригаду грузчиков из мебельного. Для чего грузчики писали картины, я не задумывался. У меня лично по рисованию двойка была. Теперь в поселке «Сокол» обосновались совсем другие пришельцы. Марсианами тут не пахло. Пахло тут большими деньгами.

У высоченного забора с копьями по верхней кромке Европа тронула меня за плечо:

— Приехали! А сейчас — в холодную воду!

Она достала из сумочки такой примерно, как я видел у депутата Раздорова, пульт, и, повинуясь беззвучному сигналу, ворота сдвинулись вправо. Следуя за Европой, я вкатил «харлей» во двор.

— Стоять, полкан! — Опущенная лапа и свернутое набок переднее колесо придали ему устойчивое положение.

Я обернулся к дому и встретился взглядом с Аркадием Петровичем Маевским.

Если верить Плинию, то где-то в самых верховьях Нила обитает зверь Катоблепас: «Небольшого размера, неуклюжий и медлительный во всех своих движениях, только голова у него так велика, что он с трудом ее носит и всегда ходит, опустив ее к земле, а ежели бы он так не делал, то мог бы изничтожить весь род человеческий, ибо всякий, кто глядит ему в глаза, тотчас погибает». С греческого «катоблепас» переводится как «смотрящий вниз».

Маевский смотрел вниз из углового окна второго этажа. Взгляд его был неподвижен и пуст. Но я не погиб. Я умер чуть раньше, сгорев заживо на Ходынском поле вместе с моими друзьями среди обломков упавшего вертолета. Потому я остался ждать, пока Хасан запустит нас с Верой Аркадьевной в логово Катоблепаса.