«Вот, оказывается, что за казнь веселые шахматисты своим королевам уготовили! — Бросив платок, я взял на руки Веру Аркадьевну и поплелся вниз. — Передозировка наркотиков! Чего ж верней и проще?! «…Вот, Гамлет, мой платок; лоб оботри; за твой успех пьет королева, Гамлет!»
Оставлять Веру в доме я не решился.
— Вера! — с трудом и с мокрым полотенцем я привел ее в чувство. — Пора ехать, Вера! Едем отсюда скорее! Где дубленка?!
— А папа?! — Она стала вырываться. — Что с ним?! Я пойду к нему!
Зажав лицо Европы ладонями, я посмотрел ей в глаза:
— Вера, ты мне веришь?! Тебя имя обязывает!
Она, помедлив, кивнула.
И все. Оживший «харлей» вынес нас на улицу какого-то передвижника, и я погнал его, чуть ли не пришпоривая, кратчайшим путем через поселок.
Чувствовал я себя словно аквалангист, стремительно поднявшийся с большой глубины на поверхность и приболевший кессонной болезнью. Расстройство речи и помрачение рассудка — таковы ее признаки.
Расстояние до Петровско-Разумовского проезда я покрыл, должно быть, минут за пятнадцать. Заодно покрыл матом всех полоумных водителей. И их родителей тоже. «Харлей-эвидсон» Гены Раздорова я оставил дома за три от своего. Только оказавшись в своей комнате, куда Веру Аркадьевну пришлось нести, как невесту, на руках, я несколько успокоился и сам. Вера ни о чем уже не спрашивала. Я уложил ее на диван и прикрыл одеялом. Сам же сел на пол, прислонившись спиной к батарее отопления и положив рядом кольт. Батареи у нас в доме с воздушными пробками: еле теплые. Чтобы их раскочегарить, надо тазов пятьдесят воды в сортир вынести, сливая оную постепенно из батарейного крантика. Сил у меня на это не осталось. Да и ни на что другое.
«Пепел больше не стучит в твое сердце, — говорили гезы Уленшпигелю. — Сто тысяч семейств вследствие королевских указов понесли на северо-запад, в Англию, ремесла, промышленность, богатство нашей родины… А ты жалеешь тех, кто виноват в нашей гибели!» Написано было словно для меня. Жалел я в ту минуту Аркадии Петровича Маевского.
ГЛАВА 29
О ТОМ, ЧЕГО НЕТ И В ПОМИНЕ
Во всяком случае, для осязаемого мной большинства. По крайней мере, в моем обозримом настоящем. О морали. Сам я тот еще моралист, но, доведись мне, стоя на площади Белорусского вокзала в 13.30 18 декабря 1999 года, сочинять реферат «О морали», первую букву в его названии я написал бы прописью: «ноль». «Ноль морали», как единица человеческой активности. В отдельные периоды жизни мораль наша вследствие повышенной активности стремится к нулю и замерзает на шкале общепринятых ценностей где-то у критической отметки, не долетев до дна каких-нибудь несколько делений. Понять это и тем более объяснить нам, отставным гуманитариям, не под силу. Уклоняются от прямого ответа и представители точных наук. Вайс говорит: «Время такое». Какое такое время?!
Я посмотрел на часы. Хаза опаздывал уже минут на пятнадцать.
— Бабка Матрена оставила мне два «лимона»! Велела пропить, прогулять, а я — решил вам проиграть! — выкрикивал пунцовый от натуги и холода живчик, усердно гоняя по лотку меховой шар тремя стаканами из-под «фанты».
Похожий на цыпленка морозоустойчивый лимонно-желтый шар привлек внимание заезжего лопуха. Группа «активной поддержки», толкавшаяся вокруг, мигом оживилась, и наперсточник, сволоча злосчастную судьбу, начал продувать свои кровные направо и налево. Не его это, видно, был день. Или шар заменить следовало: слишком крупный и яркий, подлец, — заметно, под который стакан катится. Но поздно, поздно! Уже углядел его промашку лопух, и вытянул первую сотню из подштанников, и выиграл! И ставки увеличил! И — опять в яблочко!
Время такое: все заповеди в подкорке запрятаны. Важно денег срубить, пока счастье. А заповеди мы знаем, помним и соблюдаем по большим христианским праздникам, если настроение, конечно, соответствующее.
Хаза опаздывал. Я курил и злился. Сам был виноват — не смог отказать. Хаза поставил меня на ноги, и я вроде как чувствовал себя в долгу. Иной раз отключенный телефон помогает даже лучше, чем снотворное. А так, с трудом отклеившись от батареи, я доковылял до него на ватных ногах и снял трубку.
— Это не телефонный разговор! — с ходу предупредил меня Хаза.
— Неужели?! — Возмущению моему не было границ. — Тогда зачем я стою тут босиком с трубкой в руке, разбуженный твоим идиотским звонком, и слушаю весь твой бредовый текст?!