— Что это?! — пронзительный крик Родиона вернул меня в реальность.
Я бросил папки на стол и выглянул за окно. Историк, будто ужаленный, размахивал моей курткой.
— Что это?! Что это?! — причитал он испуганно. — Боже мой! Что это?!
«Сотовый!» — смекнул я и бросился спасать педагога.
Когда я спрыгнул на насыпь, Родион уже яростно лупил курткой по рельсам.
— Зачем вы мою одежду-то взяли, коллега? — Отобрав у него замызганное до безобразия кожаное изделие, я стал шарить по карманам.
— Почистить хотел! — Родион с опаской наблюдал за моими действиями. — Там пятно было на подкладке!
«Моторола», несмотря на все усилия историка, продолжала еще подавать признаки жизни.
— Слушаю! — рявкнул я, откидывая крышку микрофона.
— Правильно делаешь! — произнес знакомый голос Игоря Владиленовича. — Твоя девка у нас.
И сразу его сменил Маринин:
— Сашка! Ты?!
— Мэри?! — От волнения я выронил трубку и поймал ее на лету. — С тобой все в порядке?!
— Не слушай их! — Голос Марины дрогнул. — Они не посмеют!
В эфир снова вышел Караваев.
— Узнал, любовничек?! — В его интонации прозвучало откровенное злорадство.
— Что вы предлагаете? — Я постарался говорить как можно спокойнее.
Называется это сделать хорошую мину с «фосками» на руках.
— Обмен, — сказал Караваев. — Честную сделку. Тебя на твою маркизу. На размышления даю час, на обмен — сутки. Успеешь завещание написать. Если откажешься, то мы ее…
— Можешь не продолжать, сучий потрох, — перебил я Караваева. — Куда перезвонить?
Записав на пачке «Примы» контактный телефон — запросы мои по мере скитаний становились все скромнее, — я отключился.
— Что такое «сучий потрох»? — заинтересовался Родион.
— Непереводимая игра слов. — Я надел куртку и вернулся в купе.
Надо было что-то срочно придумать. Мое упорное нежелание загибаться, помноженное на подстрекательство мстительного сподручника, вывело Маевского из себя окончательно, и он решился на поступок, оскорбляющий всякую память о брате. Я был уверен, что на такое он не пойдет. А он пошел. По этому поводу, насколько мне помнится, шахматная Королева из «Алисы в Зазеркалье» привела замечательный пример: «А вот еще пример на вычитание, — сказала Черная Королева. — Отними у собаки кость — что останется?» Алиса задумалась: «Кость, конечно, не останется — ведь я ее отняла. И собака тоже не останется — она побежит за мной, чтобы меня укусить… Ну и я, конечно, тоже не останусь!» — «Значит, по-твоему, ничего не останется?» — спросила Черная Королева. «Должно быть, ничего». — «Опять неверно, — сказала Черная Королева. — Останется собачье терпение!» — «Не понимаю…» — «Это очень просто! — воскликнула Черная Королева. — Собака потеряет терпение, верно?..» Верно. Бешеная собака Маевский потерял всякое терпение. Ломаться и чиниться он мне возможности не оставил. «Zugzwang, — заметил бы Митька Вайс, будь он рядом. — Необходимость сделать ход, ведущий к ухудшению позиции либо к материальным потерям». Положение мое и без того было хуже губернаторского, а материальные потери сводились к физическим. Мало того, у меня и на обдумывание ситуации времени было негусто.
— Цейтнот, — пробормотал я, любуясь унылым пейзажем Москва-сортировочная. — Цейтнот и цугцванг. И пакгауз напротив.
Из этой немецкой галиматьи само собой сложилось слово «цейхгауз». На этом моя игра в скрэббл закончилась. Кто предупрежден, тот вооружен. А вооружившись как следует, я мог еще что-то противопоставить зарвавшимся противникам.
Позвонив Руслану, я договорился с ним о немедленной встрече. И только после набрал контактный номер Караваева.
— Ходынское поле, — сообщил я, дождавшись его гнусного «алло». — Старый аэродром. Завтра в девять ноль-ноль.
Собираясь на рандеву, я заглянул к Родиону. Облезлый тощий кот лакал из консервной банки молоко и слушал «Поучение» Владимира Мономаха, читаемое историком по памяти: «Я не полагался на посадников и бирючей, — внушал Родион четвероногому питомцу, — но сам следил за порядком в своем хозяйстве. Я заботился и об устройстве охоты, и о конях, и даже о ловчих птицах, о соколах и ястребах».
Кот был подобран обходчицей Клавдией и наречен Мамаем. Имени своего он удостоился за склонность к ночным набегам на привокзальные помойки. Наставления русского князя Мамай слушал рассеянно. Забота о ястребах волновала его постольку-поскольку. О воробьях он еще мог позаботиться, да и то это потребовало бы от него недюжинной сноровки.