– А книжку я заберу, – спокойно и просто сообщил Му-гид. – У вас в любом случае останется перевод. И повествователь ушел.
– По-моему, он так ничего и не объяснил, – осторожно проговорил я. – Вам не кажется?
«Академик» снова промокнул лысину:
– По мне, так предостаточно. Спасибо за перевод, молодой человек. – Он отобрал у меня блокнот и уже от двери добавил: – Надеюсь, то, что произошло здесь, останется строго между нами. И, кстати, зря вы не прислушались к тому моему совету быть поосторожней, очень зря.
Я выскочил из комнаты почти сразу же вслед за сууром и помчался вниз, надеясь догнать Мугида. Тот стоял на первом этаже и переговаривался с кем-то через заклинившую дверь. Как выяснилось, со спасателями.
Я дождался окончания разговора и подошел к старику:
– Простите, но у меня к вам имеется один вопрос.
– Да? – Он рассеянно взглянул куда-то мимо моего левого плеча. – Слушаю.
– Со мной в коридоре была сумка. Что с ней? Повествователь развел руками:
– Честное слово, не знаю. Однако думаю, дирекция гостиницы сможет выплатить вам компенсацию.
Не нужна мне твоя компенсация! У дирекции и денег-то таких нет.
Проклиная все на свете, я отправился на колокольню смотреть, как работают спасатели. А что еще оставалось делать?
Здесь собрались все остальные внимающие, даже успел подняться Чрагэн. Внизу у двери копошились люди в спецкомбинезонах, кашляли моторами грузовички, из которых работники постепенно извлекали оборудование: тросы, блоки и прочую дребедень.
– Считаете, я не прав? – тихо спросил стоявший справа от меня «академик».
Я посмотрел на него: подумать только, он – суур!
– Не знаю. – Мне оставалось только пожать плечами. – Не мне решать.
Он словно поперхнулся этими моими словами. Внимательно посмотрел на меня, но ничего не ответил.
– Не желаете поделиться впечатлениями? – наигранно бодро поинтересовался Данкэн. Я покачал головой:
– Нет, не желаю. Но вы ведь и не надеялись. Журналист усмехнулся:
– Надеялся. Хотя и ожидал, что вы скажете что-нибудь подобное. Но у меня к вам деловое предложение.
– Да, какое же?
– Насколько я понял, вашу сумку так и не вернули? Я развернулся, не в состоянии скрывать досаду:
– Не вернули. И видимо, не вернут.
– Вот, – довольно протянул Данкэн. – А ведь можно попытаться.
– Еще раз идти в этот коридор? – Я содрогнулся. – Увольте. К тому же у нас попросту нет времени. Завтра последний день.
– Верно, – согласился журналист. – Однако вы кое-чего не – учли.
– Чего же?
– Двух вещей. Во-первых, коридор этот должен иметь выход где-то в районе Ханха. И никто ведь не говорит, что попасть в тоннель можно только из башни, а?
– Прошло слишком много лет. Ход наверняка заброшен.
– А это уже второй момент, который вы не учли, – довольным тоном заявил журналист. – Я обследовал дверь, ведущую в коридор. Там слишком хорошо смазаны петли для хода, заброшенного много лет назад, не находите?
Мне нечего было возразить.
– Итак, вы согласны? – давил писака.
– Предположим. Но вы ведь предлагаете свою помощь отнюдь не из альтруистических соображений, не так ли? Он развел руками:
– Увы, каюсь. Мне нужен рассказ о том, что случилось с вами. Полный. Разумеется, анонимность будет соблюдена.
– А если я откажусь? Данкэн хмыкнул:
– Пожалуйста, отказывайтесь.
И этот проныра отыщет мою сумку вместе с материалами. Хотя, с другой стороны, тем же самым могу заняться и я, только без помощи Данкэна. Думаю, Хинэг поймет, что к чему, и выделит людей.
– Отказываюсь, – произнес я. – И что дальше? Журналист пожал плечами:
– Ничего. Считайте, я проиграл.
Он шутовски поклонился мне и ушел с колокольни. Только сейчас я заметил, что и господин Чрагэн предпочел нашему обществу уединение.
Я пододвинулся к Карне и обнял ее:
– Ну что, похоже, скоро мы выберемся отсюда. Она зябко повела плечами:
– Не знаю. У меня такое впечатление, что ничего еще не закончилось.
– Но завтра-то точно закончится.
– Да, но как?
На этот вопрос ответить мне было нечем.
ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ
За завтраком мы встретились снова – внимающие и повествователь. Похоже, встретились в последний раз.
Приближался финал, и каждый из нас явился к этому финалу со своими находками и потерями. Даже супруги Вал-хирры, даже господин Шальган и очкарик, не подозревавшие (или – только подозревавшие) о том, что происходило все эти дни в «Башне», – хоть немного, да изменились. Что уж говорить о нас с Карной, или о Чрагэне, или о Данкэне?.. Я готов был согласиться с теми людьми, свидетельства которых прочел в «Феномене»: повествования круто меняют вашу жизнь. И уж вы не захотите повторно пережить то, что пережили, внимая.
Сегодня должен был прозвучать завершающий аккорд, и всех нас переполняла праздничная торжественность. Примешивалось к этому и то, что вчера вечером камень наконец убрали, и теперь выход из «Последней башни» был открыт каждому, кто захотел бы покинуть гостиницу. Об этом господин Мугид напомнил всем нам перед тем, как начать повествование. Разумеется, никто не отказался от последнего сеанса. Всем было интересно, чем же заканчивалась настоящая история Крина.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ВОСЕМНАДЦАТОЕ(последнее)
– Крина… Что там в Крина?.. – пробормотал Обхад, борясь со слабостью во всем теле. – Ну же! отвечайте!
Ха-Кынг, вспотевший и запыленный – только что с дороги, – опустился рядом с кроватью и вопросительно посмотрел на отца:
– Как он?
Седой ятру хмыкнул:
– Борется. Но больше со мной, чем с хворью. Хотя, конечно, и с хворью тоже. Думаю, его уже можно перевезти в поселок.
Тогда – сколько дней назад? – Обхад все-таки добился своего. Его доставили на Коронованный, и тысячник самолично смог подать сигнал. Правда, потом он впал в забытье и до сегодняшнего дня приходил в сознание лишь время от времени. Сегодня же, похоже, кризис миновал. Раз уж этот ятру-врачеватель говорит…
Не рискуя везти больного обратно в поселок. Ха-Кынг устроил его в шалаше, оставив на попечение отца. И до сих пор не появлялся. А теперь еще к тому же не рассказывает, как там дела. Словно специально. Как будто там настолько все плохо, что…
– Носилки я захватил с собой, – сказал Ха-Кынг отцу. – Сейчас тебе помогут его перенести.
– Что там с Крина? – Обхаду удалось протянуть руку и схватить горца за рукав. – Ответь же!
– Делаем, что возможно, – мрачно проговорил Ха-Кынг. – Ты, пожалуйста, веди себя смирно, не мешай.
– Ах ты!… – с досадой воскликнул тысячник. – Да что ж там творится?!
Старый ятру навис над ним и протянул чашу:
– Пей.
Обхад помотал головой, понимая, что не отвертеться. Опять снотворное. Сколько ж можно?!
– Я не маленький ребенок, чтобы пичкать меня этой гадостью! – взорвался тысячник. – Я…
– Ведешь себя хуже младенца. – с укоризной сказал седой горец. – Пей.
– Я буду вести себя как следует, – с мукой в голосе пообещал Обхад.
Рука ятру замерла.
– Обещаешь?
– Обещаю. Горец убрал чашу:
– Хорошо, тогда жди.
Пришли люди Ха-Кынга и осторожно уложили тысячника на носилки. Он терпеливо молчал, хотя каждое движение отдавалось в голове тупой болью.
Наконец его вынесли наружу, и процессия устремилась вниз по горной тропе, ведомая Ха-Кынгом. Завершал шествие ятру-врачеватель с кожаной сумкой на бедре, с которой он никогда не расставался – там лежали необходимые инструменты и лекарства.
Спуск занял больше времени, чем обычно. Горцы старались нести носилки так, чтобы лишний раз не потревожить больного, и Обхад был им за это благодарен.
В конце концов процессия все же оказалась у подножия утеса. Был поздний вечер, но горцы не зажигали огней, видимо хорошо ориентируясь в темноте. Тысячник приподнял голову, чтобы бросить прощальный взгляд на Коронованный.
В это время верхушка утеса взорвалась.
Выглядело это так, словно на небо плеснули огненной краской. Сверху посыпались камни и комки земли вперемешку с корнями деревьев, травой и кустарником. Но даже не камнепад сейчас был самым страшным.